Таинственные превращения. Морис Ренар

вилки, с помощью которой обездвиживал змею. Чтобы показать нам механизм выделения яда, он надавливал на один из змеиных зубов, и мы наблюдали, как из ядовитого мешочка, похожего на нарыв, по зубу, словно по трубочке, стекает противная жидкость.

      – Гюи так увлекся этими экспериментами, что однажды сломал черной змее один зуб, – подхватила мадам де Праз. – После этого он рассердился на самого себя и перестал наведываться в серпентарий.

      – Господин Лаваль говорил вам, что змеиный яд действует с невероятной быстротой? – уточнил Морейль.

      – Да, он сообщил, что чернокожий раб, который поймал черно-белую рептилию, поплатился за это жизнью: тварь его ужалила, – ответила Жильберта. – Папа сказал, что привез эту змею не просто так, а ради науки: ученые собирались проанализировать химический состав ее яда, как только змея поступит в их распоряжение. Но обстоятельства, на нашу беду, приняли другой оборот. Тетя, объясните Жану планировку дома.

      – Да, деточка. Так вот, спальня моей сестры располагалась в нижнем этаже, но довольно высоко над землей. Рядом находился просторный будуар, смежный с комнатой Жильберты. Гюи и Лионель жили на втором этаже, а прислуга – в мансарде: там несколько помещений. Я целый день дежурила у постели бедняжки, а ночью горничная стелила мне постель в будуаре, чтобы если я вдруг понадобилась больной, то прибежала по первому зову. Но Жанна возражала против такой опеки, говорила, что мне нужно хорошенько высыпаться, поскольку я и так провожу с ней весь день, и настаивала на том, чтобы дверь из ее комнаты в будуар была закрыта. По ночам больную мучила сильная жажда, а прохладительные напитки врач ей категорически запретил, поэтому она обычно звонила нашей горничной Мари, которая спускалась на первый этаж и подавала моей сестре горячую настойку. Чтобы я не просыпалась от шагов служанки, Жанна требовала закрывать дверь между спальней и будуаром. Однако я даже сквозь сон улавливала малейший шум и каждую ночь слышала, как по галерее идет Мари и заходит к мадам Лаваль.

      Вечером девятнадцатого августа температура у больной поднялась выше обычного. Вероятно, это объяснялось погодой: стояла жара, в комнате было душно, сестра жаловалась, что ей не хватает свежего воздуха. Я на некоторое время отворила в ее спальне створку окна под закрытой ставней, поскольку врач разрешил такого рода проветривание. Уходя, я велела Мари захлопнуть створку, когда она принесет настойку. Потом я вошла в будуар и застала там Жильберту в ночной сорочке.

      – В ту ночь я не могла уснуть, – сказала девушка, – мне хотелось еще раз поцеловать мамочку. Никогда не забуду этого последнего поцелуя. Бедная мама! Я долго обнимала ее, словно в последний раз. Когда я вернулась в будуар, тетя уже легла. Продолжайте, дорогая.

      – Девочка была сама не своя, будто предчувствовала несчастье, – подхватила мадам де Праз, – и попросила у меня разрешения спать в будуаре. Я взяла ее к себе в постель и вскоре заснула от переутомления.

      – Но ко мне, – вмешалась Жильберта, –