Жизнь врача посольства. Геннадий Киселев

А он нас не наказал.

      Правда, однажды, когда я из рогатки разбил стекло в столовой, где сидели фронтовики, меня закрыли в маленькой комнате, где во время войны прятались от немцев. На мою беду на подоконнике остывали две тарелки с фруктовым сахаром, для гостей к чаю. После войны было плохо не только с хлебом, но и с конфетами, которые таким образом готовили сами. От долгого заключения в этой комнате мне стало тоскливо и скучно, за стеной я слышал, как фронтовики пели военные песни, веселый смех. Обида овладела мной. Увидев на подоконнике розовое содержимое в тарелке, отломил кусочек. Вкус сладкого, ароматного сахара меня восхитил, и, прохаживаясь по комнате, я отламывал понемножку, кусочек за кусочком, и не услышал, как в комнату вошел дядя Нил.

      – Гена, нехорошо без разрешения употреблять предназначенные для гостей сладости.

      – Дядя Нил, – дрожащим голосом пролепетал я, – мне казалось, что это для детей приготовили.

      – Даже если для детей, то употреблять столько сладкого, сколько ты съел, опасно, может живот заболеть, – сказал дядя Нил и шагнул в мою сторону.

      Испугавшись, я нырнул под кровать и там затих. Дядя Нил, немного подождав, начал просить меня выйти. Я молчал, прислушиваясь, куда он пойдет. А он, спокойно прихрамывая, пошел в другую комнату к гостям. Побоявшись выйти, сгорая от стыда, я продолжал лежать под кроватью. А дядя Нил как бы забыл про меня, и только его голос выделялся среди гостей. Вот там, под кроватью, я представил себе, как дядя лейтенант – политрук – поднимал свою роту в атаку. Вздрагивал от резкой команды «В атаку, вперед!». Такая команда повторялась неоднократно, после нее наступала тишина в обеденном зале, и мне казалось, что я лежу на дне окопа. А дядя, ворвавшись в траншею, винтовкой со штыком колет проклятых фашистов. И как ему было плохо, когда он убил первого фашиста, вот после чего из обеденного зала раздался глубокий вздох женщин и мужчин.

      Женский голос произнес:

      – Ведь они тоже люди!

      – Нет, не люди, – возразил директор школы, – это нацисты! У них идеология античеловеческая.

      Дальше дядя Нил рассказывал про бои под городом Белая Церковь, как был ранен разорвавшейся миной, и мне показалось, что над моим убежищем разорвалась мина. Я почувствовал острую боль в правом коленном суставе и вспомнил, как дядя Нил рассказывал бабушке и маме про ранение, полученное в боях под городом Белая Церковь. Бабушке и маме он рассказывал, как долго лежал в госпитале после ранения, сколько перенес операций по поводу множественных осколков, как ему хотели ампутировать ногу и как он отказался от операции. Коленный сустав у него не сгибался, он хромал на правую ногу, но никогда не считал себя инвалидом, даже не пользовался палочкой, чтобы люди не подумали, что он инвалид.

      Среди фронтовиков разгорелся спор. А когда начали кричать «за Сталина! за Родину! за Красную Армию!», я потихоньку выбрался из своего «окопа» и незаметно прошмыгнул на улицу, где меня ждали соседские ребята и брат.

      – Ну что, попало тебе за разбитое стекло?

      – За стекло не попало, а вот за сахар чуть было не влетело. – И я начал рассказ: о сахаре, о фашистах-нацистах и про бои, в которых я как бы участвовал. –