Суд и ошибка. Энтони Беркли

проговорил мистер Тодхантер, – он без труда сможет найти работу где-то еще?

      – Работу? Ох, сомневаюсь. Он ведь уже не мальчик. А потом быть уволенным из «Объединенной периодики» – честь сомнительная. Кстати, это и вас касается, молодой человек, – кивнул Феррерс своему литобозревателю.

      – Платите побольше, и я не дам вам шанса уволить меня, – парировал тот.

      – Какой смысл? Ни разу я не добился от вас такой рецензии, как мне нужно!

      – Да, потому что вам нужно, чтобы моя колонка еженедельно источала елейные похвалы в адрес наших крупнейших рекламодателей и лопалась от толстых, жирных, многословных цитат! – вспылил обозреватель. – Я уже говорил вам: такое я кропать не согласен.

      – А я, молодой человек, уже говорил вам, что вы плохо кончите. Надо реально смотреть на вещи.

      Обозреватель, непочтительно хмыкнув, вернулся к своим романам.

      Мистер Тодхантер распахнул дверцы большого книжного шкафа, где хранились присланные на рецензию книги, не подпадающие под разряд «беллетристика», но глаз его на сей раз не зажегся. Принадлежа к тем несчастным, кто вопреки доводам рассудка чувствует себя ответственным за всех попавших в беду или в стесненное положение, он всерьез расстроился из-за увольнения Огилви и затруднений, которые тому предстояли, и чувствовал, что обязан что-то предпринять.

      – А кто уволил Огилви, Армстронг? – обратился он к Феррерсу.

      Армстронг был новый управляющий «Объединенной периодики».

      Феррерс, взявшийся было за синий карандаш, снова поднял глаза от статьи.

      – Армстронг? О нет. В подобных вопросах его слово пока еще мало значит.

      – Значит, лорд Феликсбурн?

      Лорд Феликсбурн был владелец концерна.

      – Нет. Это… Нет, пожалуй, мне не стоит об этом говорить. Но имейте в виду, дело грязное.

      – А есть шанс, что следом уберут вас, Феррерс? – поинтересовался литературный обозреватель. – Знаете, я был бы рад, если б у нас наконец появился редактор, который не мешал бы мне хотя бы раз в месяц от души сказать, что дрянной роман плох.

      – Разве я мешаю вам писать что хочется? По-моему, не мешаю.

      – Нет, не мешаете! Вы просто вычеркиваете мои лучшие куски! – Обозреватель пересек кабинет, через плечо редактора заглянул в правку и с воплем отчаяния ткнул в нее пальцем. – Господи, вы что, выкинули и этот абзац?! Да за что, ради всего святого, за что? Это даже не резкость! Я только и сказал, что…

      – Послушайте-ка, Тодхантер. Вот что тут у Байла написано: «Будь это первый роман мистера Фиркина, можно было бы найти оправдание потоку напыщенностей, приправленному штампами, словно крем комками, ибо это означало бы только одно: автор еще не дал себе труда подумать, как овладеть орудием своего ремесла; но это шестой роман мистера Фиркина, и к этой попытке автору следовало приступать, хотя бы овладев английской грамматикой. Что же касается остального, то если и кроется некий смысл под этим потоком слов, отыскать его мне, увы, не удалось. Хотелось бы, чтобы те из моих собратьев, кто, впечатлясь умением мистера Фиркина