От любви до судьбы. Владимир Волкович

становилась на ножки, держась за сетку, и пыталась перевалиться через неё, чтобы выйти наружу. Когда ей это не удавалось, начинала кричать и реветь, и трясти сетку так, что та могла в любой момент рухнуть.

      – Ну и характер у девки – свободолюбивый, привыкла всего добиваться, – с шутливой строгостью говаривала Алина мама.

      А Мозель относился к дочке терпимо, но не более, она не вызывала в нём никаких нежных чувств.

      Отношения у Али с мужем сложились ровные. Она ничего у него не просила. Сделает, и ладно, не сделает – тоже не страшно. Она и сама умеет всё. Да и Мозель, хотя и обеспечивал семью продуктами и деньгами, не требовал от Али того, что было против её воли. Спали они в одной кровати потому, что так было принято, да и места в квартире лишнего не нашлось бы, но близость уже ушла.

      Несмотря на его уговоры, Аля никак не могла себя пересилить и называть Мозеля на «ты», в отличие от него самого, однако величал он её полным именем – Алевтина.

      Такое положение могло бы, наверное, продолжаться долго. Они зависели друг от друга, и прожить поодиночке было затруднительно.

      Но, однажды, произошло то, что перевернуло их жизнь.

      Аля каждый день ходила к живущей на соседней улице женщине за молоком. Той привозили его из деревни, с расчётом и на Алю, так они договорились. Иногда, она брала сметану и вкусное деревенское масло. Вот и сегодня, зайдя к соседке, и наполнив бидончик молоком, заболталась с ней, хоть с кем-то поделиться наболевшим, и сейчас заторопилась, вспомнив о дочке. Неля, хотя и спит в это время, но может проснуться, а её присматривает древняя бабуля, что вечно сидит на скамейке у подъезда. Аля попросила её посмотреть за дочкой на всякий случай, вдруг та проснётся.

      Быстрыми шагами, Аля приближалась к подъезду и, вот-вот, должна была войти в него, но какая-то неодолимая сила заставила её на секунду замешкаться и оглянуться. По улице шёл высокий мужчина в военной форме, он удалялся, и видна была только спина. Аля прислонилась к дверному косяку, руки её дрожали. Эту спину она узнала бы из тысяч, нет, из миллионов других спин.

      Она рванулась и пошла за этим человеком, ноги сами понесли её, как когда-то давно, в сорок третьем. Она шла, а спина удалялась, тогда она пошла быстрее.

      Сердце сжалось в маленький комок и стучало, казалось, у самого горла.

      Она уже бежала, загремел, откатившись, бидончик, и раскрылся бледным молочным пятном на сером булыжнике мостовой.

      Она бежала, ноги стали ватными, глаза застилала пелена, она бежала.

      Она бежала уже давно, дни сменялись днями, месяцы пролетали – она бежала…

      Она бежала сквозь эти дымные годы, смерть и могилы…

      Она бежала сквозь одинокие, проплаканные, бессонные ночи, искусанные губы, ногти, впившиеся в ладони.

      Она бежала от постылого человека, ставшего её мужем…

      Она бежала к тому, кто живой или мёртвый, но остался для неё навсегда единственным.

      Вместо дыхания – свистящие хрипы, вот, он уже близко, ещё немного… больше нет сил, ещё шаг…