Госпожа трех гаремов. Евгений Сухов

поддержал Адашев:

      – Нам бы, Иван Васильевич, войско на Казань двигать, пока они нового хана не выбрали.

      Завещание

      Тихо заскрипела чугунная дверь, и на вошедшего из глубин подземелья дохнуло стойкой сыростью. Новый узник был молод, правильные черты лица обрамляла курчавая бородка. Вошедший подобрал в горсть полы богатого халата и голосом, полным тоски, обратился к сидящим в мрачном помещении людям:

      – Где же я?

      Печально покачав головой, на эту боль отозвался ветхий старик:

      – Ты в зиндане смертников, сынок. Завтра утром нам всем предстоит держать ответ перед Аллахом.

      – Боже всемилостивый, – вырвался из груди новичка стон. – За что же?! Вот она, благодарность!

      – А кто ты, милейший?

      – Еще сегодня утром я был толмачом [33] великого хана.

      И опять в сожалении закачалась голова старика:

      – Несчастный… Видно, ты невольно прикоснулся к тайнам избранных.

      Казанский хан Сафа-Гирей еще дышал. Сююн-Бике, старшая из четырех его жен, склонилась над мужем. Словно почувствовав близость любимой женщины, хан открыл глаза. Они ничего не выражали и были устремлены под самые своды, откуда снисходила воля Всевышнего.

      Сююн-Бике ласково провела ладонями по волосам умирающего. Красивое лицо хана сделалось суровее, черты лица проступили резче.

      В комнате вдруг потемнело, это тучи заслонили солнце. Через узкое, словно бойница, окно опочивальни хана едва пробивался дневной свет. Постель Сафа-Гирея накрыл мрак, и присутствующие здесь мурзы и эмиры уже с трудом различали его фигуру, вытянувшуюся на ложе.

      – Я еще живой! Пусть будет свет! – бросил Сафа-Гирей.

      Его голос был неожиданно тверд. Карачи переглянулись. Именно этот голос отправлял на казнь и объявлял войны.

      – Солнце зашло за тучи, повелитель, и скоро в твоих покоях опять появится свет, – спокойно произнесла Сююн-Бике.

      – Это не солнце, мое сокровище… Это зашли за тучи мои последние дни, которые я живу на этой грешной земле. Ты всегда понимала меня, Сююн-Бике, больше всех моих жен. Я хотел видеть тебя, и ты пришла. – Голос правителя потеплел, и карачи, знавшие хана не первый год, удивились еще раз. Оказывается, Сафа-Гирей может не только посылать на смерть, но и быть нежным и любящим мужем.

      Солнце выбралось из-за туч, комнату осветило, и собравшиеся опять увидели поверженного болезнью властелина.

      – Я хочу поведать последнюю волю.

      Стоявший у изголовья хана Кулшериф, его духовник, наклонился к желтому лицу умирающего. Сафа-Гирей увидел прямо над собой старика с седой ухоженной бородкой. «Вот кто нас всех переживет», – подумалось хану, и легкая улыбка коснулась его губ. Чалма сеида качнулась, словно гнездо большой птицы на ветру. «А ведь он меня вдвое старше. Крепок аксакал… Несправедлив Аллах к своим правоверным, да простит он меня за мои грешные мысли».

      – Карачи готовы выслушать последнюю волю своего хана, – смиренно отвечал сеид.

      – Выпустить

33

Толмач – переводчик.