Госпожа трех гаремов. Евгений Сухов

стенами города! Царь Иван подошел к Казани! – поднялся в городе переполох.

      Казань спешно вооружалась, а рать Семена Микулинского, помахав издали хоругвями, засела в дубовой роще.

      – Не время сейчас, – сказал воевода. – Крепки они за стенами. Выманить бы их да сразиться в чистом поле.

      А вскоре, приказав свернуть лагерь, князь Микулинский затерялся в лесах казанской стороны. Не увидев на следующий день московской рати, Сафа-Гирей отправил за ней в погоню арского эмира Япанчу с многочисленным воинством.

      Через неделю, заморив коней и измотав полки, Япанча понял, что разыскать Семена Микулинского будет трудно, и, разослав дозоры во все стороны, стал дожидаться вестей, расположившись лагерем близ Арска.

      – Батюшка, – кричал стряпчий [31], – как послал ты нас в дозор татар караулить, так я сразу на них и вышел. Из-за кустов я выглядываю, а там… батюшки святы, все войско татарово спит! Даже караулов нигде не выставили. Вот сейчас напасть бы на них, надолго бы они запомнили эту встречу.

      Князь Микулинский не мог поверить в удачу. Дотошно переспрашивал стряпчего:

      – Виданное ли это дело? Неужно все спят мертвецким сном?! И дозоров не выставили?

      – Не выставили, батюшка, – волновался стряпчий.

      – Западни бы не было… – колебался князь.

      А потом, посовещавшись с воеводами правой и левой руки, понял, что дело верное.

      – На коней! – коротко приказал он.

      Через час дружина князя Микулинского подступила к лагерю Япанчи.

      – Действительно спят… И постов нигде не видать, – не переставал удивляться воевода. И в сердце старого война вдруг осторожным ужом вползла жалость. – Не по-христиански это – сонных рубить. Сначала в трубы сыграйте, пусть пробудятся. Ну а потом… с Богом!

      Рать Семена Микулинского замерла. Полки ждали барабанного боя. А когда послышалась быстрая дробь и зазвучали трубы, лес наполнился криками, свистом, и из чащи на войско Япанчи налетела конница.

      Запоздало и испуганно зазвучали татарские трубы.

      – Коли их! Руби! – раздавались возбужденные голоса. – За Христа! За веру!

      На землю падали убитые и раненые. Разгоряченные и напуганные кони топтали поверженных людей, втаптывали в грязь бунчуки, лес наполнялся криками, плачем, мольбой о пощаде.

      – В полон их! – кричал воевода.

      Рубка переместилась ближе к шатру эмира, где он с небольшим отрядом сдерживал натиск урусов.

      – К лесу! К лесу! – кричал Япанча, шаг за шагом отвоевывая спасительные аршины земли. И когда лес прочно заслонил его от вражьих стрел, он издал победный клич. Затем осмотрел свое поредевшее воинство и, холодея всем телом, спросил:

      – Почему я не вижу среди вас моего сына?! Где он?!

      – Эмир, будь справедлив, – осмелился есаул сказать правду. – Он остался прикрывать наш отход! Он спас всех нас…

      Есаул не договорил. Острый кинжал раздвинул ребра и вошел в его грудь по самую рукоять. Изо рта есаула на желтый кафтан тонкой быстрой струйкой полилась кровь.

      – О Аллах,

31

Стряпчие – дворцовые служилые люди, в походе нередко были оруженосцами.