Космическая опера. Джек Вэнс

не слышал о планете Рлару – несмотря на то, что ее обитатели, если мы действительно имеем часть наблюдать их на сцене, демонстрируют свойства, характерные для представителей высокоразвитой цивилизации».

      «А! – коротко ответила леди Изабель, приподняв голову и полуприкрыв глаза (что заставило Роджера Вула боязливо поморщиться). – Значит, вы считаете, что исполнители из „Девятой труппы“ – всего лишь люди, притворяющиеся инопланетянами?»

      Сиборо пожал плечами: «Ничего не могу сказать с уверенностью. Всем нам приходилось присутствовать на представлениях, казавшихся чудесными и таинственными – но все мы знаем, что это впечатление создавалось искусной манипуляцией и сценическими трюками. В сегодняшних исполнителях я не заметил ничего бесспорно нечеловеческого. Если бы вы сказали, что они – выпускники Академии кикимор-пересмешников из богом проклятого приюта для помешанных на планете Проциона, у меня было бы меньше оснований вам не поверить».

      «Глупости!» – отрезала леди Изабель тоном судьи, выносящего окончательный приговор.

      Сиборо хмыкнул и подчеркнуто отвернулся. Торп не сдержал нервный смешок: «Вы глубоко несправедливы! Все мы – люди, все мы смертны, каждому из нас приходится искать свою дорогу в непролазной темной чаще сомнений. Бернарду Бикелю, вероятно, известны…»

      Леди Изабель прервала его возгласом, выражавшим высшую степень раздражения. «Не произносите при мне имя этого самонадеянного позёра! – приказала она. – Все его так называемые „мнения“ – поверхностное пустословие!»

      «Бикеля повсеместно считают лучшим специалистом по сравнительному музыковедению, – холодно процедил Сиборо. – Мы не можем не учитывать его взгляды».

      Леди Изабель вздохнула: «Чего еще можно было ожидать?»

      Тем временем, занавес снова поднялся.

      «Девятая труппа» представила нечто вроде празднества на лоне природы. Наряженные в розовые, зеленые и желтые блузоны с голубыми узорами, забавные фигуры напоминали то ли фей, то ли арлекинов. Как прежде, никакого сюжета, по-видимому, не было, и в перемещениях исполнителей нельзя было заметить никакой четкой закономерности. Изящный музыкальный аккомпанемент – стрекочущий, щебечущий, позвякивающий – время от времени подчеркивался хрипловатым гулом, словно издали доносился рев штормовой сирены или кто-то дул в огромную раковину. Фигуры сновали справа налево и слева направо, удаляясь и приближаясь – что это было? Павана? Буколическое торжество? Очевидно бесцельное движение, реверансы, легкомысленные антраша и пробежки вприпрыжку продолжались без какого-либо развития, без каких-либо заметных изменений, но в какой-то момент зрители внезапно прониклись уверенностью в том, что происходившее у них перед глазами не было фарсом или утонченным развлечением: зал наполнился предчувствием чего-то мрачного и кошмарного, вызывавшего душераздирающую печаль. Светильники постепенно тускнели, и театр погрузился в темноту. Ослепительная