Лжецаревич. Николай Николаевич Алексеев

наших дочерей может заразить пагубная ересь. За их души придется нам давать Богу ответ!

      – Но объясните!

      – Погоди. Жених Анджелики – еретик…

      – Но пан Максим такой…

      – Хоть он и пан Максим, а все-таки еретик… А потом этот боярин.

      – Вот оно – зло этого благочестивого дома! – воздев руку, патетически воскликнул патер.

      – Пан Белый-Туренин – зло? Помилуйте! Но что он сделал? – отважился запротестовать пан Самуил.

      – Вот оно! Вот оно! Еретик уже успел обворожить и твою благочестивую, искушенную испытаниями душу! Каково же бедным неопытным девушкам! Горе им, горе!

      Пан Самуил с недоумением смотрел на него.

      – Пана боярина следует возможно скорее удалить из нашего дома, – сказала пани Юзефа, наклонившись к своей работе – какому-то вязанию.

      – Гм… Почему?

      – Он вовлекает твоих дочерей в греческую ересь! – воскликнул отец Пий.

      – Может ли быть!

      – Я сам слышал.

      – Ну, когда так, конечно… А только… Мне, право, не верится…

      – Опомнись, Самуил! Кому ты не веришь? – вскричала пани Юзефа, указывая на патера.

      Тот имел вид оскорбленной невинности.

      – Я верю, верю… Но… Пан боярин…

      – Ты должен его попросить удалиться, – сказала пани Влашемская. – Не прямо, а намеками…

      – Но ведь он спас Максима!

      – Еретик спас еретика! Велика заслуга.

      – Что ж, иной еретик лучше другого католика, – расхрабрился задетый за живое пан Самуил.

      – Ты богохульствуешь, сын мой! – грозно вскричал патер.

      – И, право, я не знаю… Я не могу удалить его! – вдруг решительно выговорил пан Самуил.

      Он был робок, нерешителен, но иногда на него находило упрямство, и тогда с ним ничего нельзя было поделать. Это прекрасно знала его жена, она сообразила, что на этой почве вряд ли удастся склонить мужа; приходилось пустить в ход «крайнее средство», о котором говорил ей патер.

      – Есть еще одна причина… Я не хотела тебе сообщать, но… – промолвила пани Юзефа.

      – Какая, Юзефочка? – чрезвычайно мягко проговорил пан Самуил, уже струсивший своей решительности.

      – Он… Он развращает Анджелику…

      Лицо пана Влашемского залилось яркою краской.

      – Что ты говоришь?!

      – Чего ждать от схизматика? – презрительно заметил отец Пий.

      – Он хочет отбить Анджелику от Максима, – продолжала пани.

      – Гм… Быть может, это – клевета?

      – Самуил! Ты хочешь меня вывести из терпения! – воскликнула пани Юзефа.

      – Не сердись, Юзефочка! Если говорят, значит, есть что-нибудь похожее на правду… Я постараюсь, во всяком случае, чтобы пан боярин поскорее уехал.

      – Слово?

      – Слово чести!

      – Ну, вот! Давно бы так! – облегченно вздыхая, сказала пани.

      – Удалением еретика ты только заслужишь милость Божию, – заметил патер.

      Удалившись из комнаты жены, пан Самуил долго ломал голову, как бы удобнее исполнить то, о чем его просили пани Юзефа