Месяц династии Май. Книга стихов +. Олег Паршев

stanza>

      Рождённый ползать по воде,

      Нырять не может.

      И все твердят ему везде:

      Тонуть негоже!

      Но он пыхтит себе: «Бодрей!»,

      Скользя по глади.

      А тут десяток рыбарей

      Подплыли сзади.

      Один из них – власами рыж —

      Сказал негромко:

      Ну что ж ты, милый, шебуршишь

      По водной кромке?

      Давай, скорей уже ныряй!

      И будь – что будет!

      А дале – стилем баттерфляй —

      Вон к той запруде.

      И, спрыгнув с лодки, подошёл

      Неторопливо.

      Да проворчал, что, «братец, мол,

      Не жди отлива».

      И сунув руку в глубину,

      Поймал рыбёху.

      «Ну что сробел, давай же, ну,

      И хватит охать».

      Сперва ползущий бросил взгляд

      И чуть опешил.

      Не каждый день к тебе спешат

      По морю пешим.

      Но подошедший говорил

      Проникновенно.

      И для нагляду утопил

      Одно колено.

      И осмелел ползущий тут,

      Давай нырять же!

      И это видел всякий люд,

      Что был на пляже.

      И все вопили, что есть сил,

      И ликовали.

      А рыжевласый уходил

      С улыбкой в дали.

      Выжатым лимо…

      На работе – чехарда,

      Жуть и полный мрак.

      На работе – каварда…

      Тьфу ты, кавардак!

      Скоростная карусель

      Мчится в голове.

      Нам тут всем не до весель…

      Хочется взреве…

      Договаривать слова

      Мы уже не мо…

      И домо… ползё… едва

      Выжатым лимо…

      Баба с во…

      У бабы по имени Сво —

      Кобыла, что кликают Ле.

      И хочется им одного —

      Проехать всю даль на земле.

      Да так, чтоб тропинка вилась,

      А ты себе прёшь да и прёшь.

      И крикнешь знакомому: Здрась!

      Да и не знакомому тож.

      И так – чтоб никоих препон.

      А ночью завалишься в стог.

      И чтоб – убаюкивал сон.

      А в грёзах явился бы Бог.

      А ты Его спросишь о том,

      О сём, да ещё – как дела?

      И много ли страшным судом

      Душ грешных спалили дотла?..

      И так похлопочешь о них,

      Что сердце сожмётся в груди.

      И что-то в какой-то из книг

      Он выправит, бросив: Иди!..

      И вот уже баба – не Сво…

      И вот уже баба – не ду…

      В душе у неё волшебство,

      А руки разводят беду.

      По кромке мелькающих дней

      Поклонники мчат ей вослед.

      Слагают сонеты о ней.

      И шлют за букетом букет.

      А дама ступает в лучах,

      И лошадь её расцвела.

      И солнце сияет в очах.

      И мир остывает от зла…

      Куда?

      Аты-баты, ёлы-палы,

      Дом-работа-поезда.

      Едет кто-то запоздалый

      Из напрасно в никуда.

      Всё отложено зачем-то

      На когдатное потом.

      Отмотать бы эту ленту,

      Всё исправить – там и в том.

      Да на мёбиусной тропке

      Нет возвратного пути.

      Лбом – апстену, письма – фтопку,

      Нет ума – так не сойти.

      Что за синь в дверном проёме?

      То ли – птица, то ль – сосед.

      Всё смешалось в этом доме —

      Войны, боли, путч, балет.

      Три синицы, ламца-дрица,

      Сказ о белом журавле.

      Что же вешаться-топиться,

      Коль надежда на челе?

      Брак нефактный, но деюрный,

      Гор гитарный перезвон,

      Шуры-муры, бабы-дуры,

      Дзен, отцепленный вагон.

      На вокзале, трали-вали,

      Наливали на весу,

      Уроняли в цинандали

      Набежавшую слезу.

      Разум мира канул в кому,

      Азы,