Две тысячи журавлей. Елена Юрьевна Свительская

небо, немного согревали. Мы тщательно причесались, вымыли лица и руки, одели предварительно выстиранную одежду, соломенные сандалии. Мама и сёстры собрали волосы. И мы все вместе отправились к святилищу, около которого у огороженной площадки собирались все селяне.

      Моё сердце бешено билось в предвкушении чуда. Сам ками, покровитель нашей деревни, сегодня придёт на наш праздник, осмотрит деревню и окрестности. Конечно, божества скрыты от человеческих глаз, но вдруг… мало ли?.. Я ещё никогда не видел настоящего ками! Ну, только во сне, а это под сомнением, а вот в жизни…

      Если бы не широкоплечий отец, мы бы так и не смогли пробраться прямиком к площадке. Меня он пропустил вперёд, отчего мой младший брат нахмурился. Я глубоко вдохнул, проскользнул в первый ряд. Впился взглядом в священный паланкин за площадкой, около которого ждали четыре крепких парня, одетых в короткие белые штаны и короткие куртки.

      Наш микоси – это небольшой деревянный короб с чёрной лакированной крышей, на крыше которого прикреплены маленькие тории. Микоси украшен кисточками из жёлтых ниток, колокольчиками, задрапирован светлой тканью из конопли, на которой дед Горо нарисовал красивые ирисы.

      Вообще, я считал, что в нашей деревне самый красивый священный паланкин. До того, как дед Горо вернулся из паломничества и рассказал о мацури, которые видел, когда странствовал. Все слушали его, затаив дыхание. Уважение к Та-но ками у нас не убавилось, но вот прежнее восхищение нашими трудами, тем, с чем мы встречали ками, заметно убавилось. Хотя все усердно готовились к мацури, создавая необходимые предметы, разучивая танцы, мелодии, песни и совершенствуя старые. Ну, а что делать? В городах паланкин украшают золотыми фигурками и кистями, шёлковыми занавесками, прекрасными узорами, там божеств встречают более роскошно, да и при встрече одеваются красиво, а у нас и праздничной одежды нет. Даже совестно как-то перед нашим Та-но ками за нашу бедность. Впрочем, сама радушная встреча с божеством – уже нечто особенное.

      Из мыслей меня вытряхнул разговор, случившийся поблизости, за нами.

      – Чужака видал.

      – Хде?

      – Да шёл на рыбалку через бамбуковую рощу.

      – Эка невидаль, чужак!

      – А вдруг разбойник?

      Невольно прислушался. Сам не знаю, что меня так царапнуло в том чужаке.

      – Шелкопряды подохли. Ох, что ж делать-то? Как быть? Ведь такое подспорье было!

      – Долги эти, эх!

      – Ну, хоть перед встречей с Та-но ками не вспоминай ты об этих долгах, жена!

      – Да потому сакэ пьют, что священный то напиток!

      – Деда, а отчего оно прозрачное, ежели всё, что бродит, становится мутным?

      – Да то…

      – И каков он?

      – Да воин как воин. Молодой ещё. Тридцати не дашь.

      – О ком вы?

      – Да Юскэ, грит, видел чужака у реки.

      – Богами клянусь, видел!

      – А когда?!

      – А кто?!

      – А дня три назад. Воин молодой. Ронин, что ли. Стоял у воды и орал.

      – Ой, драка