Гиперболоид инженера Гарина. Алексей Толстой

оставшимися от ремонта бонов.

      – Сегодня придут ребята с завода, – за одну ночь наведем порядок, – сказал Тарашкин. – Так как же, Василий Витальевич, записываетесь в команду на шестерку?

      – Не знаю, как и быть, – сказал Шельга, откатывая смоляной бочонок, – москвичей, с одной стороны, бить нужно, с другой – боюсь, не смогу быть аккуратным… Смешное дело одно у нас навертывается.

      – Опять насчет бандитов что-нибудь?

      – Нет, поднимай выше – уголовщина в международном масштабе.

      – Жаль, – сказал Тарашкин, – а то бы погребли.

      Выйдя на боны и глядя, как по всей реке играют солнечные зайчики, Шельга стукнул черенком метлы и вполголоса позвал Тарашкина:

      – Вы хорошо знаете, кто тут живет поблизости на дачах?

      – Живут кое-где зимогоры.

      – А никто не переезжал в одну из этих дач в середине марта?

      Тарашкин покосился на солнечную реку, почесал ногтями ноги другую ногу.

      – Вон в том лесишке заколоченная дача, – сказал он, – недели четыре назад, это я помню, гляжу – из трубы дым. Мы так и подумали – не то там беспризорные, не то бандиты.

      – Видели кого-нибудь с той дачи?

      – Постойте, Василий Витальевич. Их-то я, должно быть, и видел сегодня.

      И Тарашкин рассказал о двух людях, причаливших на рассвете к болотистому берегу.

      Шельга поддакивал: «так, так», острые глаза его стали, как щелки.

      – Пойдем, покажи дачу, – сказал он и тронул висевшую сзади на ремне кобуру револьвера.

      5

      Дача в чахлом березовом леску казалась необитаемой, – крыльцо сгнило, окна заколочены досками поверх ставен. В мезонине выбиты стекла, углы дома под остатками водосточных труб поросли мохом, под подоконниками росла лебеда.

      – Вы правы – там живут, – сказал Шельга, осмотрев дачу из-за деревьев, потом осторожно обошел ее кругом. – Сегодня здесь были… Но за каким дьяволом им понадобилось лазить в окошко? Тарашкин, идите-ка сюда, здесь что-то неладно.

      Они быстро подошли к крыльцу. На нем были видны следы ног. Налево от крыльца на окне висела боком ставня – свежесорванная. Окно раскрыто внутрь. Под окном, на влажном песке – опять отпечатки ног. Следы большие, видимо тяжелого человека, и другие – поменьше, узкие – носками внутрь.

      – На крыльце следы другой обуви, – сказал Шельга.

      Он заглянул в окно, тихо свистнул, позвал: «Эй, дядя, у вас окошко отворено, кабы чего не унесли». Никто не ответил. Из полутемной комнаты тянуло сладковатым неприятным запахом.

      Шельга позвал громче, поднялся на подоконник, вынул револьвер и мягко спрыгнул в комнату. Полез за ним и Тарашкин.

      Первая комната была пустая, под ногами валялись битые кирпичи, штукатурка, обрывки газет. Полуоткрытая дверь вела в кухню. Здесь на плите под ржавым колпаком, на столах и табуретах стояли примусы, фарфоровые тигли, стеклянные, металлические реторты, банки и цинковые ящики. Один из примусов еще шипел, догорая.

      Шельга опять позвал: «Эй,