Ситцевая флейта. Светлана Геннадьевна Леонтьева

пеплов, завалов, Гомера, из камер

      в магазинах, на улицах. Не было дня,

      чтоб без этих завистниц прожить мне. Ну, хватит.

      Моим именем ангел три неба подпёр!

      Хватит дёгтем ворота вымарывать, платье

      обсуждать, за седьмою пусть буду печатью.

      Я – не Бруно Джордано, чтоб так вот – в костёр!

      Чтобы пламя своим языком моё тело

      облизало, объело: живот, ноги, грудь!

      Я – не город Калязин: топить меня в белом,

      невозможном младенческом мареве спелом,

      так котят топят, чтоб никогда не вздохнуть!

      Так контрольным – в затылок! Так родину рушат,

      на осколки пускают. Пытаются так

      меня – вечную – расчеловечить! Мне душу

      обесчестить! И кинуть во темень, во мрак.

      Иль в овраг! Я не враг вам, кричу, но что толку?

      Рот заклеен у вас, имя рвущих моё,

      разрядивших в него под завязку двустволку,

      облетающих поле, леса, вороньё.

      Вот такое сейчас у меня Житиё!

      Вот такое сейчас направление ветра.

      На частицы раздробленное, но поёт

      и всё чует, оглохшее, у парапета,

      если я слепотой Баха зрячее света.

      Если я сквозь все стены, все дальности слышу!

      Колокольней во мне, хоть разбита вся глотка!

      И поэтому тише, как травы, как мыши.

      Ибо здесь бесполезна прямая наводка!

      * * *

      Всех не любящих меня, люблю! Люблю!

      Всех не любящих меня, благодарю я!

      Дай мне руку эту гордую твою:

      нынче я, как продолженье поцелуя!

      Нынче я, как продолжение любви

      этой детской, Божеской, вселенской!

      Ты мне сердце стрелами кормил,

      жизнь мою давил в кисель повидл,

      словно мякоть яблок Карфагенских!

      Словно виноград меня – в вино,

      под ноги! Плясал и хохотал ты.

      И хрустели косточки, где дно.

      В колыбельке плакало зерно,

      прорастая сквозь асфальта гальки,

      книг твоих ненужных через свалки,

      кости мои битые, сукно.

      Левой, правой – щёк не жалко мел.

      Рук не жалко для твоих гвоздей мне!

      Сорок неб в груди сожгла своей,

      истерзала снег белым белей

      не в раю, не в парке, не в эдеме!

      Ничего теперь не страшно. Бей!

      Коль теперь я доброго добрей,

      русской сказки дольше, где Кощей.

      Ты кричишь «аминь», а я «прости»,

      намывая фразы из горсти,

      из чистейших, из хрустальных, из

      нежных лилий да из ран святых,

      смыслов, рун, объятий, лунных риз.

      Синяки-ушибы мне – цветы,

      переломы – это смысл расти,

      перемалыванье в жерновах,

      в мясорубках, гильотинах, швах

      для меня не фобия, не страх.

      Для меня всё это – есть любовь.

      Я срастаюсь из своих кусков,

      островов, земель, морей, песков

      для иных бесценнейших миров!

      В антологию предательств мне твою

      не попасть. Ты имя перережь

      острой бритвой. Баюшки-баю,

      пред