Тамарин. Михаил Авдеев

делали его типом du comme faut.

      Ни тени беспокойства, ни тени думы на спокойном челе, как будто бы он приехал на именинный обед.

      Сергей Петрович поклонился Вареньке, сказал ей две-три пустые фразы и перешел в другую комнату, к Мавре Савишне. Мавра Савишна приподняла очки и ласково приветствовала Сергея Петровича. Потом он подсел к ней, спросил о здоровье, а она поблагодарила и спросила, началось ли у него жнитво, и зашел разговор о хозяйстве. Мавра Савишна входила во все подробности и тонкости его; Сергей Петрович отвечал общими местами, но так твердо и уверенно, как будто весь век просидел на запашке. Так прошло с четверть часа. И вдруг между фразой «60 снопов с десятины и умолот сам-сем» зазвучал виртовский рояль, и из другой комнаты послышалась песня Вареньки. Мавра Савишна не докончила фразы и опустила чулок: она не узнала голоса Вареньки! В нем была такая полнота звуков, такая сила, такой грустный и вырвавшийся из души плач, какого она никогда не слыхала. И странна показалась ей эта перемена в голосе дочери, безотчетно забилось сильнее обыкновенного ее любящее материнское сердце, и опустила она чулок, и не окончила фразы, и задумалась Мавра Савишна, слушая песню своей Вареньки. Заметил эту перемену и Сергей Петрович, но он не задумался, и сердце его не забилось сильнее обыкновенного. Он знал, что для него поется эта песня, и слушал ее с вниманием дилетанта, который после доброго обеда сидит очень комфортно в итальянской опере и знает, что для него поют и Виардо, и Рубини, потому что он заплатил за это 8 рублей серебром. Однако под конец и он как будто задумался: едва заметная морщина темной, отвесной чертой обрисовалась между бровей на бледном лбу; но это продолжалось недолго. Голос смолк, Тамарин встал, встряхнул светлыми кудрями и как будто этим движением сбросил темную думу. Веселый и спокойный, он подошел к Вареньке.

      – Вы сегодня особенно в голосе, Варвара Александровна: вы пели так хорошо, так хорошо, что мне невольно пришла в голову нескромная догадка.

      – Интересно было узнать, что это за догадка? – спросила Варенька.

      – Я вас предупредил, что она нескромна.

      – Все равно, посмотрим; я любопытна, как мужчина…

      – И хотите, чтоб я был болтлив, как женщина.

      – Благодарю за комплимент; однако ж ваша догадка?

      – Я думаю, что так петь, как вы сегодня пели, может только та, которая любит.

      Варенька два раза изменилась в лице.

      – Так вы думаете, что я влюблена? – сказала она, смеясь.

      – Почти убежден – отвечал Тамарин.

      – В кого же, например?

      – Да хоть бы в Володю Имшина.

      Вместо ответа Варенька улыбнулась насмешливо, выдвинув вперед нижнюю губку.

      – Если эта улыбка чистосердечна, так я не хотел бы быть на месте Имшина, а между тем он не заслужил ее, – сказал Тамарин.

      – Давно ли вы к нему так расположены?

      – Не столько к нему, сколько к вам.

      – Объясните, пожалуйста: это что-то не совсем ясно.

      – С удовольствием, но это немного