Адмирал Ушаков. Леонтий Раковский

что не знает ни имени, ни фамилии девушки.

      Открыла высокая пожилая женщина, которую Федя видел в тот раз на пожаре.

      «Верно, ее тетушка!»

      – Вы за письмом? – спросила она.

      – Точно так! – пересохшим от волнения, глухим голосом ответил Ушаков.

      Он несколько похрабрел – такое начало было ему на руку: выходит, что Федя пришел по делу, а не вроде кавалера. Он хуже всего боялся, чтобы так не подумали о нем.

      – Пожалуйте, пожалуйте! – ввела его тетушка в небольшую, скромно обставленную, но чистую комнату. – Садитесь. Любушка сейчас придет – она пошла в сарай за дровами.

      «Ага, значит, ее зовут Любушкой», – приметил Ушаков.

      – Непоседа-девчонка, егоза. Собиралась побыть у меня до весны, а вчера вдруг услыхала, что моряки отправляются в Воронеж, загорелась: поеду и я домой! Побежала узнавать, кто едет. Другая бы постеснялась говорить с незнакомыми, а этой – нипочем. Она с любым человеком запросто говорит. Я вон старая, а так не могу. Это она в отца пошла такая простая да ласковая. Тот, бывало, с первым встречным говорит, будто десять лет его знает. А письмо-то у Любушки еще не готово, – улыбаясь закончила вполголоса тетушка.

      В это время в соседней комнате послышался стук брошенных на пол дров.

      – Любушка, пришли за письмом, – сказала тетушка, входя к ней в комнату.

      В дверь просунулась голова со вздернутым носиком и быстрыми голубыми глазами.

      – А-а, это вы? Я сейчас! – весело и просто сказала она и скрылась.

      Федя сидел красный: все-таки он не мог побороть смущения, – как это он будет сидеть один с девушкой, словно жених или кавалер.

      Через минуту в комнату впорхнула Любушка:

      – Здравствуйте! Как вас величать?

      – Федор Федорович Ушаков.

      – Здравствуйте, Федор Федорович! Молодец, что пришли! А вот письмо-то у меня еще не готово… И я не знаю, может, и не буду его вовсе писать… – улыбаясь сказала она и взглянула на Ушакова.

      У Феди упало сердце: «Передумала, не поедет…»

      – Вы что, разве не поедете в Воронеж? – испуганно спросил он.

      – А вы хотите, чтобы я поехала?

      – Хочу! – вырвалось у Феди.

      – Я поеду. Только не знаю когда… – смеялась Любушка.

      – Вы же говорили: по санному пути… Скоро должна установиться зимняя дорога.

      – У нас, в Воронеже, санный путь – с Николина дня.

      – Вот и поезжайте!

      – Я и хочу – на Николу.

      – А с кем вы поедете?

      – В Воронеж часто ездят на верфь. У тетеньки есть знакомый подрядчик. Вы в Воронеже были?

      – Нет. Хороший город?

      – Хороший. Весь на горах. Обрывы, обрывы! Белые мазанки и ветряки. Красиво! А небо какое у нас – синее, глубокое!

      – Ничего хорошего там нет. Дома на горе, а воду таскай из реки. А летом – ветры и ветры. Пыль – свету божьего не видно! – вмешалась тетушка, входя в комнату.

      – Да что вы, тетушка Настасья! Разве Питер лучше? Одно болото да вечная слякоть.

      – А давно ли сама восхищалась: «Ах, белые ночи! Ах, Петербург!»

      – Тогда