После реальности. Полина Горбова

упадка.

      Все дети разложили свои припасы и теперь шумно ели, сидя полукругом на еще мокрой от росы лужайке. Учитель Акайо, уставший от своего монолога, стоял неподалеку и смотрел на слабо колышущуюся водную гладь озера. Матильда подписывала емкости с насекомыми.

      – Наверно, он очень одинокий человек, – Мира посмотрела в сторону учителя.

      – Не более одинокий, чем все люди в наше время, – Матильда не отрывалась от своего занятия.

      – Он нам так много о совершенстве дикой природы рассказывает. Может, он хочет стать животным, оленем каким-нибудь или птицей, чтобы больше не думать?

      – Он и так животное, – Матильда видела в людях лишь приматов, крикливых и несуразных.

      – Мати, ты серьезно думаешь, что мы просто животные? – хотя Мира знала, что серьезно.

      Матильда оторвалась от своих морилок.

      – Ты вот сейчас, наверно, хочешь задвинуть мне телегу, что от животных нас отделяет абстрактное мышление, культура, моральный выбор и прочее, и прочее, верно?

      – А это для тебя не аргумент?

      – Культура, Мира, это наш способ адаптации. Так уж вышло, что среда неоднозначно диктует нам поведение, при котором обеспечивается выживание. Остается щель для свободного выбора, – Матильда щурится и показывает пальцами размер зазора, – и эта щель вмещает в себя все культуры, которые были, есть и будут. Хотя я не склонна к фрейдизму, но все же, в одном Фрейд был прав: человек – это животное со сбившейся программой поведения. У нормальных животных есть лишь связь «стимул-реакция», а у нас между стимулом и реакцией пролег выбор, этот выбор – причина всех причин в истории человечества. Поэтому мистер Сато сейчас у озера мечтает о несбыточном и печалится.

      – Мати, я понимаю твое биологизаторство. Но если мы дефективные животные, то почему других таких ошибок в природе не нашлось?

      – Откуда ты знаешь, что не нашлось? Моральный выбор, эмпатия и свобода воли есть у других приматов, слонов, китов… С большой вероятностью у дельфинов тоже был свой язык и культура… только иная. И они были явно мудрее нас.

      – В каком смысле?

      – Просто жили, не оставляли после себя руины.

      – Может, тогда у них не было культуры? Культура обязательно преобразовывает сырое в вареное, это желание выйти за пределы природы, выделиться из нее, обособиться. Вся их культура передавалась звуковыми сигналами? Их культура ничего после себя не оставила? О чем им говорить, какой смысл им говорить вообще о чем-либо, кроме еды? Или разум больше материи? Мысль идет дальше среды обитания? Бытие не определяет сознание? – Миру просто распирало.

      – Разум – часть материи. Наше сознание – преобразованные электрические сигналы. И работа нашего мозга довольно сложна, поэтому ты задаешь слишком много вопросов, – намек заткнуться и не позорить вундеркинда, – просто перестань рассуждать с позиции венца творения.

      – Я так не рассуждаю. Но не могу не отметить то, что ни одно животное еще не покинуло пределы Земли самостоятельно