Хозяйка пустоты. Юлия Доронина

и правда уже не смешно… – О садится напротив и с интересом спрашивает: – Ты же с любовью пишешь о нас? Таких незнакомых друг с другом… Разных, когда плохих, когда слишком хороших, чтобы таковыми быть…

      – Да, О. Я люблю наполнять персонажей чертами близких, приписывать им чьи-то слова, и всегда бесконечно благодарна тем, кто вдохновляет меня. Но не могу не признать, что порой… использую некоторых… чаще тех, кто причинил боль, просто как… материал. Здесь должен быть такой циничный холодный тон, – она выпрямляет спину и старается придать лицу выражение равнодушия, но у нее не получается скрыть улыбку.

      – Вы, писатели, все такие. Всё тащите себе в нору, – журя подругу, говорит О.

      – Бывает, я пишу на таком подъеме, что тело потряхивает еще какое-то время после того, как дописала образ, который связан с кем-то теплым, родным… А бывает совсем сухо. Чем больше пишу, тем суше воспринимаю. Нельзя же постоянно жить с пульсом под 120. Да и вообще! Вот бы уже кто-нибудь обо мне написал! Что все я, да я… – наигранно сокрушается она.

      – Хочешь, я о тебе напишу?

      – Нет. Не ты. Мне, чтобы не ты.

      Глава 11

      Но дышал он потрясающе. Любые физические ощущения блекли по сравнению с тем, насколько приятно было слушать это дыхание.

      Девушка закрывает глаза, вспоминая. Закусывает обветренные покрасневшие губы. Наклоняет голову и смотрит в кружку чая, где отражается светлый прямоугольник окна кухни.

      Она запоминала людей именно так – фрагментарно, маячками прошлого. Из фрагментов получались черты, отчетливо прорисованные или призрачные, такие, что проходят через персонаж с первой до последней строки, и такие, что яркими бликами украшают повествование.

      «И как я до сих пор не написала об этом?..» Грустный взгляд блуждает по кухонному гарнитуру. С чердака доносятся постукивания и побрякивания – О решила разобрать хлам. Точнее, это она называла те вещи хламом, а хозяйка чердака еще обязательно проверит, стоит ли выбрасывать то, что сейчас, ударяясь друг о друга, сваливается в кучу.

      – Милая, я съезжу развеюсь. Ты же умеешь готовить пасту? Я хочу, – поднявшись по скрипучим деревянным ступенькам, останавливается в дверном проеме.

      О выглядывает из-за коробок со старыми фоторамками, торчащими углом, книгами, сломанными бра, потертыми свитерами и множеством других вещиц, которые долгие годы беззаботно вели здесь свою жизнь. В свете чердачного окошка вьются пылинки и О смотрит сквозь них. Она немного устала, но определенно еще не потеряла энтузиазма довести начатое до конца.

      – Иди. Сделаю. Лиса! Пасту ей подавай… – хихикает и бросает в подругу смятую газетную вырезку.

      Хозяйка поднимает комок бумаги и разворачивает.

      «Скандальная писательница и блогер утверждает, что…»

      И как только можно было так извратить ее слова? Забрасывает вновь смятую вырезку