Смотри, какой закат!. Эдуард Русаков

или авиационной катастрофе.

      Так не бывает никогда.

      А как бывает?

      Я же еще ничего не знаю. Совсем ничего. Всё – вычитано, выдумано.

      Но каждый хоть раз говорит кому-то: люблю тебя.

      Амир сказал Тасе: люблю тебя.

      И Тася сказала Амиру: люблю тебя.

      И миллионы, сотни миллионов людей изо дня в день, из года в год повторяют одно и то же, одно и то же, одно и то же: люблю тебя… люблю тебя… люблю тебя… Как же им не надоест?! Ты моя нежная, ненаглядная, сладкая, единственная, самая лучшая. И сколько таких – самых лучших?! Как же они не понимают, что всё это – чья-то насмешка, комедия, балаган? Господи, ну зачем же ты хочешь и меня втравить в эту унизительную игру?

      Он упал на траву. Долго лежал. Потом встал и, пошатываясь, побрел дальше. Белые стволы берез, зеленая трава, синее небо.

      Я, Борис, иду по березовой роще. Куда? Зачем?

      Я, я, я.

      Я спутал все.

      Я себя с кем-то спутал. Я тебя с кем-то спутал. Нет, ты не при чем. Я ослеп от твоих карих глаз. Я спятил. Не кружи мне голову. Прошу тебя. Ведь нет же, нет никакой любви! Есть лишь похоть, секс, дурная привычка, инстинкт продолжения рода. Так оставь же меня в покое!

      Береза. И еще береза.

      Эй, курица, чего ты крутишься под ногами? А ну, беги на птицеферму. А то вот я вот сейчас вот возьму вот эту вот палку – слышишь, ты? тварь пернатая! – и как шарахну тебя по спине! По твоей куриной башке. Так и сделаю, стукну, прибью, пришибу, хоть ты и белая – ходячий символ мира… А ведь ты – злая, курица, уж я-то знаю… Когда твоя подруга поранила лапу, – помнишь? – она захромала и вообще расхворалась чего-то, – а ты, вместе с другими курицами, бросилась на нее – и заклевала насмерть, и сожрала свою заветную подружку. Что? Разве не так? Очень даже просто. Без каких-либо угрызений совести. Я знаю. Я сам это видел, своими глазами. Кстати, раньше я такого не знал… ну, я же – городской мальчик, воспитанный на сказках и на идеалах гуманизма… откуда мне знать про ваши куриные свирепые нравы! А сейчас я тебя убью, белая курица. Это будет такой символ, что ли. Ну, будто бы ты, курица – моя судьба. Если я тебя убью – значит, стану хозяином своей судьбы и сбудется мое счастье. Слышишь, птица? Она и не догадывается, что я намерен ее прикончить. Ничего, сейчас догадается.

      Схватил палку. Погнался за курицей.

      Кинул. Мимо. Кинул. Попал. Перебил крыло.

      Замахнулся еще, чтобы добить. Убить.

      Зачем все это?

      И отбросил палку в сторону.

      Не от жалости. Потому, что струсил.

      Не смог ударить по теплому, по мягкому, по живому.

      По глазам. По глазам.

      Живи, тварь. Тебя скоро сожрут. Не люди, так твои же подружки.

      Заклюют, когда увидят твое перебитое крыло. Не помилуют!

      А я – не могу. И этого – не могу.

      И бил, и не добил. Не могу-у.

      Ах ты, курочка-ряба. Смешно.

      Она, изволите видеть, умирает, ей горько, ей больно, она отчаянно смотрит в рваное синее небо. А мне плевать.

      Я