Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало. Евгений Бочковский

и уморительные ужимки обезьян. Холмс, раньше встречавшийся мне с непременной папиросой в зубах, теперь, конечно же, курил трубку, а рядом лежало еще несколько «на разные по трудности случаи». Мне даже показалось, что претерпел неуловимые изменения сам его вид. Его волосы все такие же, тем не менее, выглядели как-то иначе. Я присмотрелся и пришел в изумление. Парик! Вот до чего дошло, и это явно не имело отношения к излюбленной конспирации, поскольку изображать подвыпившего конюха в данном случае необходимости не было.

      Обмен приветствиями прошел не совсем гладко, поскольку Холмс, и так-то заносчивый с нами, теперь, после того, как «Стрэнд» взялся прославлять его имя, держался особенно вызывающе. Его высокомерие приобрело уже какие-то карикатурные формы. Безусловно, его охватило жгучее желание подчеркнуть передо мной и свою убежденность в том, что успех его закономерен и давно заслужен, и свое пренебрежение к Скотланд-Ярду, вытекающее все из того же, а именно, что жизнь, мол, все расставила по местам. Несмотря на не меньшую ответную неприязнь, я ощутил, что мне даже немного его жаль. Ему выдался, наконец, период настоящего счастья, возможно, совсем недолгий, если время не станет откладывать с его разоблачением, но одержимость, питаемая давними обидами и завистью, мешает ему наслаждаться в полной мере этим счастливым моментом. Презрительный пафос отвлекает и мучит его избыточностью. Холмс язвит, злорадствует без повода, и я вижу в его глазах наряду с готовностью биться насмерть за свое возникшее из воздуха реноме еще какое-то заискивающее выражение и, кажется, догадываюсь о причине. Понимая прекрасно, что журнальная писанина не может восприниматься серьезно в кругу профессионалов, и что поэтому потешные описания его подвигов не производят на нас никакого впечатления, он отныне при встрече с людьми из Ярда обречен испытывать еще большее унижение. Оттого он и желал, и не желал этой встречи. Вообще впечатление было такое, будто я застал их за оживленным обсуждением очередного важного дела, а еще такое, будто это старательно изображалось. Что ж, мне не составило труда извиниться за то, что оторвал их от очередной увлекательной головоломки, после чего можно было перейти к делу.

      – Скажите, Холмс, вам говорит о чем-нибудь имя Джабеза Уилсона? – заметив, как он взялся демонстрировать мне свое обращение к памяти, и как при этом нервно дернулось его лицо, я добавил: – При условии, конечно, что ваш клиент назвал вам его.

      – Милостивый инспектор, – с усмешкой поглядел он на меня. – Поскольку дело касается, как вы сами признаете, моего клиента, насколько уместным, по вашему мнению, было бы в столь щекотливом случае, когда речь идет о конфиденциальности и связанным с нею доверием этого самого клиента ко мне…

      – Очевидно, вы еще не осведомлены о том, что случилось, – заботы предстоящего дела не способствовали моему терпению, тем более, когда меня взялись столь глумливо изводить красноречием. –