Восход стоит мессы. Татьяна Скворцова

осознав справедливость этих слов.

      – Я понял, что ты ненавидишь гугенотов, – продолжал Генрих, – но неужели ты не видел, сколько нас? Ты бы еще на армию напал из-за плетня. Совсем, что ли, ничего не соображаешь?

      – Еретики убили мою мать, – негромко напомнил мальчик. – Она кричала… просила… а они… а я прятался в подполе…, – его детское лицо вдруг почернело и стало таким, что Генриха пробрал холод, – я никогда больше не буду прятаться… – заключил он вдруг с неожиданным спокойствием и еще крепче сжал топор.

      – Когда это было? – спросил Генрих, инстинктивно уводя внимание мальчишки от той картины, которая сейчас разворачивалась перед его внутренним взором.

      – Два месяца почитай… – он не договорил, губы его снова сжались, в глазах блеснули слезы. Выходит, Генрих не ошибся.

      – Это были разбойники, а не наши солдаты, – сказал Генрих, радуясь, что Господь уберег его от бремени вины хотя бы за это преступление. – Не гугеноты и не католики. У таких людей нет веры, парень. И попадись они мне, я сам развешу их по деревьям в первой же роще, слово дворянина.

      Он сказал это с такой убежденностью, что сам себе удивился. Но слова эти не могли проникнуть в затуманенное горем и ненавистью сознание мальчика.

      – И как же вы теперь живете? – продолжал допытываться Генрих. – Едите что?

      – Да так, что придется, – взгляд мальчишки забегал, и стало понятно, что у него припрятаны кое-какие запасы, но он не говорит, боится, что отнимут.

      – Агриппа, дай им хлеба, – крикнул Генрих. Тот кивнул и полез в свою седельную сумку.

      Паренек вспыхнул и, кажется, хотел гордо отказаться, но, увидев два больших каравая, которые уже протягивал ему Агриппа, замолчал на полуслове. Видно, он уже давно не бывал по-настоящему сыт. Генрих видел, что мальчик не может отвести взгляда от неожиданного подарка… Чтобы взять хлеб, воителю требовалось куда-то деть топор. Он колебался.

      – Бери-бери, – усмехнулся Генрих, – тебе еще малышню кормить.

      Тогда тот решился. Неуклюже сунув свое оружие под мышку, мальчик обеими руками схватил хлеб. Стоять так было неудобно, тяжелый топор все время норовил выскользнуть из-под локтя.

      – Давай подержу, – предложил Агриппа, протягивая руку к рукоятке.

      – Нет! – мальчишка резко отступил, уже, очевидно, сожалея о своей доверчивости. От этого неловкого движения топор вывалился на землю, едва не угодив хозяину по ноге.

      – Еще немного, и калекой бы остался, – попенял ему Генрих.

      Мальчишка зыркнул на него недобрым глазом, потом переложил караваи в левую руку, и, с трудом прижимая их к себе, правой подобрал топор. Генрих вздохнул.

      – Ну и что? – спросил он. – Так и будем стоять?

      Мальчишка, видно, собирался что-то ответить, но, наткнувшись взглядом на снисходительный взгляд молодого господина, неожиданно сник. Только теперь он, видимо, сообразил, до чего глупо себя ведет. По тому, как опустились его плечи, стало понятно, что воинственный запал его наконец угасает. Мальчик стоял, прижимая к себе хлеб и топор, неловко переминаясь с ноги на ногу.

      – А…