чистое, да опрятное. Пели песню под гармошку. Какая-то самодеятельность у них там была: хор, постановки, агитация. А потом мы выросли, и наш сверстник Васька Шалопутный стал устраивать в церкви дискотеки, типа городских. Родители туда, конечно, перестали ходить – отжали мы родителей то. Зато мы почувствовали свободу: извивались как ужи, кто на что горазд, девок пощипывали, самогоном баловались – городским подражали. Огурство – одним словом. А Васька был лучшим плясуном и песни похабные на магнитофоне ставил, с матерком. Мысль о том, что бесчинствуем в храме божьем, его даже как-то подстегивала, заводила. И вот однажды возвращался Васька с обеденной дойки, матери ведра с молоком на коромысле помогал донести. Как бабы потом рассказывали. Налетела небольшая тучка, упало несколько капель, загрохотал где-то вдали гром. И с практически чистого небосвода жахнула молния. Бац! И тот час снова засветило солнце, как будто ничего и не было, будто всем показалось. Но молния попала в толпу женщин, возвращающихся с дойки. Разметала многих, но чудом никто не пострадал, только молоко разлили. Весь удар пришелся на Шалопутного. Васька долго болел, но выжил. Танцевать уже не мог: его слегка парализовало. Ходил, подволакивая правую ногу. Но дискотеки продолжал в клубе устраивать. Через пару лет в него снова ударила молния, и на тот раз, ему пришел карачун. Вот я запамятовал, но кажись, между этим был еще один раз, когда его шибануло. Потому как он по этому поводу анекдот любил рассказывать. Мол, когда первый раз поп упал с колокольни, и не разбился, все сказали: «Повезло». Когда второй раз свалился с колокольни, и не разбился, все сказали: «Совпадение». А уж когда поп третий раз свалился с колокольни и не разбился, все сказали: «Привычка». Ну, похоронили мы Шалопутного Василия. На могиле установили крест, как положено. Приходим его навестить на сороковой день, а крест напополам расщеплен. Что за святотатство? Поставили новый крест. А через некоторое время и он оказался расщеплен. Только на этот раз по обугленным краям догадались, что молния била в Васькину могилу. Так и лежит он теперь, без креста. После этих событий клуб в церкви прикрыли, и долгое время она пустовала. А вот когда перестройка в городе началась и народ толпами, как раньше на демонстрацию, повалил в церкви: кто молится, кто креститься – это стало очень модным; в нашу церковь попала молния. Не в саму церкву, конечно, а в рядом стоящее дерево, от которого и пошел пожар. Церковь отстояли всем миром, благо, что до воды два шага. Но помня про Васькино проклятье, решили, что это божий знак и церковь совсем забросили. Интересно, что в тот год, когда молния ударила в церковь, на селе закрылась и школа – учить стало некого. И село наше совсем потерялось.
– А вы не пытались как-то заново отстроить? Пускай на новом, не проклятом месте. Сейчас властями это только приветствуется, – поинтересовался я.
– Уже некому. Да и дух в людях уже не тот. Да, духа-то совсем не осталось, а без духа такое не поднять. Ты вот руками здесь все ощупывал – ты почувствовал сейчас какой-нибудь дух в этих стенах?
– Точно нет, – уверенно ответил я. – Только утерянное мастерство.
– Тебя,