Теща. Виктор Улин

жена – никогда не бывает благоприобретенным, а передается с генами. Но все-таки этот тяжелый, как смертный грех, ранец сослужил службу: выработал у меня горделивую осанку прежде, чем пришла обоснованная гордость собой.

      А вот с Таней Авдеенко я и в самом деле дружил, с каждым годом переходя со ступени на ступень.

      Я вроде бы решил больше не вспоминать о ней, но, заговорив о дружбе с девочками, не вспомнить не могу.

      Портфелей я Таниных не носил, поскольку она жила в другой стороне, а от необходимого мне курса я не отклонялся никогда и ни ради кого.

      Но мое отношение к ней поднималось и поднималось.

      В третьем классе, когда нас посадили вместе, я по собственному желанию предлагал ей лучшие ластики из своего пенала.

      В четвертом я давал ей почитать лучшие книжки из своей домашней библиотеки и почти не огорчался, если какую-то она зачитывала навсегда.

      В пятом я всегда имел при себе лишнюю перьевую ручку.

      Современный школьник не поймет этих слов, но я напомню, что мы шли по старой советской системе. Учились писать простым карандашом, потом целый год пользовались перьевыми «вставочками» и ходили испачканные, как папуасы. Сейчас это кажется тем более странным, что чернильницы-«непроливайки» с конусовидным жерлом имели одностороннюю пропускную способность и вылить из нее обратно, когда требуется, никому не удавалось. С третьего класса нам разрешили писать автоматическими ручками – правда, почему-то лишь с «открытым» пером. Эти пачкались не меньше перьевых, но писать ими было удобнее. Когда мы перешли в четвертый класс, страна Советов начала массово выпускать шариковые ручки, запатентованные, если не ошибаюсь, в 1888 году и в цивилизованных странах появившиеся с 40-х. Пользоваться ими оказалось еще лучше, они не требовали ежедневной заправки и не пачкались до последнего момента, хотя я долгие годы оставался приверженцем чернил, в ранние профессорские времена имел даже настоящий золотой «Паркер». Но писать шариком не разрешалось по каким-то неясным причинам. Учителя смотрели сквозь пальцы, но Нинель могла в любой момент явиться на любой урок – хоть на контрольную по математике, где отсутствие ручки означало автоматическую «двойку» – отобрать у всех запрещенные «шарики» и вышвырнуть их в окно.

      Таня писала шариковой ручкой и о возможных инцидентах не задумывалась, за нее думал я, держал перьевую для нее.

      В шестом классе я отщипывал копейки от скудных карманных средств и время от времени угощал Таню любимыми «школьными» пирожными.

      Но и это не было вершиной.

      Однажды соседка пришла в школу со страшными темными кругами вокруг глаз, каких я у нее не видел. В этот день у нас была физкультура, после разминки Таня ни с того ни с сего упала в обморок. Физрук Алесковский без лишних слов отправил ее домой и приказал кому-нибудь проводить до порога. Я вызвался добровольцем, подождал, пока Таня переоденется в штатское за дверью девчоночьей раздевалки, потом подал пальто, сам застегнул ей сапожки, на себе дотащил до дома и передал на руки какой-то бабушке.

      В седьмом, дежуря при гардеробе в