Когда море стало серебряным. Грейс Лин

на нём не было, но голову, тоже перепачканную, он держал высоко. Командир жестом велел солдату отступить.

      – А я говорю, не смейте её увозить! – выкрикнул Ишань, явно кому-то отвечая.

      Император и командир рассмеялись.

      – Глядите-ка, щенок строит из себя свирепого пса! – с издёвкой проговорил император.

      Ишань вспыхнул, но голову не опустил.

      – По крайней мере, это достойнее, чем тигру строить из себя человека! – с гневом парировал он.

      Смех оборвался. Хотя на императоре был солдатский шлем, Пиньмэй сумела разглядеть, что глаза его сузились. Он бросился к мальчику, схватил его за шиворот и приподнял, словно прикидывая, годится ли этот ягнёнок на убой. Он внимательно разглядывал Ишаня – от замурзанной одежды до измазанного грязью лица и спутанных волос. От мальчика слегка несло конским навозом. Император брезгливо поморщился.

      – Ты такое же вонючее черепашье яйцо, как все прочие, – прорычал он. – Тебе нужна старуха? Принеси императору Светоносный Камень, Озаряющий Ночь, – и можешь забирать свою бабку!

      Он швырнул мальчика на пол, будто мешок риса. Потом поправил шарф и процедил сквозь зубы – как ядом плюнул – три слова:

      – Сжечь эту хибару!

      Глава 7

      Пиньмэй показалось, что стены гана сжимаются вокруг неё, выдавливая воздух из лёгких. Сжечь эту хибару? Сжечь её хижину? Её дом? Те двое вышли прочь, ночь наполнилась грубыми окриками, ржанием коней, топотом сапог. Пиньмэй, дрожа, спрятала лицо в колени, чернота обступила её.

      – Пиньмэй! Пиньмэй! – послышался отчаянный шёпот Ишаня. – Ты где?

      Горло Пиньмэй отказывалось издавать звуки, но ей удалось поднять дрожащую руку. Блюдо, которым Ама накрыла ган, со стуком слетело на пол, и через мгновение Ишань уже вытаскивал Пиньмэй из гана.

      – Пиньмэй! – Он потряс её за плечи. – Надо выбираться отсюда. Ты меня слышишь?

      Пиньмэй кивнула. Обледенелая тростниковая крыша вдруг издала шипение. Значит, она уже загорелась!

      – Они подожгли хижину, – прошептала Пиньмэй.

      – Хижина сложена из камней, – напомнил ей Ишань. – Её не так-то просто сжечь. Но уходить всё равно надо.

      Пиньмэй посмотрела на дверь и окна, но увидела только горящие факелы, мечущиеся вокруг дома.

      – А как? – беспомощно сказала она.

      Ишань, вскочив на какой-то ящик, уже сбрасывал с верхних полок миски и чашки, и те со звоном разбивались об пол, превращаясь в груды черепков. Потом что было сил дёрнул полки на себя и оторвал их от стены. Там обнаружилось окно с невесть когда запертыми грязными ставнями. Ишань схватил доску, положил на горловину гана, подтянулся, сел и принялся колотить в окно ногами с такой силой, что на голову Пиньмэй посыпалась грязь.

      Тем временем факелы уже влетели в комнату, ударились о стены. Один подкатился к груде выброшенного на пол шёлка. Ткань вспыхнула и зашипела, словно живая. Пиньмэй следила, не в силах отвести взгляд.

      И как раз в тот миг, когда она закашлялась от удушливого дыма, Ишань выбил