Идеалы христианской жизни. Евгений Поселянин

быстро распространяющейся грамотности, многочисленнейшего из христианских народов мира к первым ступеням жизни сознательной. И этот народ – вам не чужой, вы плоть от плоти, вы кость от кости его, вы призваны быть солью безмерной земли, им постоянно расширяемой. Чтобы стать этой солью, не откладывайте созидания в себе внутреннего человека. В числе добродетелей, требуемых от пастыря, трезвость занимает скромное, второстепенное место. Это даже не добродетель, но лишь отсутствие порока. Но ведь без нее все прочие добродетели ни зародиться, ни развиться, ни укрепиться не могут. Начнем же в глубоком смирении с легкого, с близкого, с малого, – и Бог даст нам силы на большее, на лучшее…»

      «Стоит оглянуться вокруг себя, чтобы содрогнуться от жалости и стыда, чтобы понять, какой неоплатный долг лежит на каждом из нас, как необходимо нам соединить наши силы, чтобы сбросить его с наших душ. Настает одиннадцатый час… Церкви пустеют… Наглые сектанты громко отождествляют православие с пьянством. Несчастные женщины толкают своих мужей, своих сыновей – в штунду, чтобы только избавиться от ада пьяной домашней жизни. В наших селах размножаются дети, зачатые в пьянстве, худосочные, нервные, без сил, без воли – кандидаты в острог и в сумасшедший дом…»

      «Нужна деятельность энергическая и непрерывная, направленная на укрепление единственной твердыни, которая может постоять против зла, на укрепление воли одержимых пьянством и подверженных искушению предаться ему, – деятельность по существу своему пастырская, коей, конечно, могут и должны содействовать также миряне, и прежде всего врачи, практикующие и пишущие и учащие в учебных заведениях всех степеней светских и духовных…» «Но я имею твердую надежду, что скоро раздадутся голоса, более моего авторитетные и сильные, более властные над сердцами, – голоса, обязывающие ко вниманию, мощные потрясти и воздвигнуть нашу дремлющую волю!»

      К концу девяностых годов Рачинский стал чувствовать сильное изнеможение. По смерти матери он из школьного дома переселился в свой помещичий дом и передал часть своих занятий своим выученикам-учителям. Но сам он все же продолжал работать до полного изнеможения. Один из его сотрудников вспоминал потом: «Сколько раз приходилось видеть, как через силу он занимался в классе. Вдруг замолкнет. Посмотришь, а он стоит, опершись одной рукой на стол, а другой взявшись за голову, и шатается.

      – Да вы оставили бы, Сергей Александрович, – бывало, скажешь ему, – мы и без вас как-нибудь справимся.

      – Нет, друзья мои, дайте мне воды, я немного отдохну, и все пройдет.

      И так занимался он опять до нового головокружения, а иногда и обморока, пока не падал. Только опомнившись, бывало, пробормочет:

      – Да, видно, я уже больше не гожусь быть учителем».

      В этом постепенном изнеможении старого труженика и подвигоположника русской школы самым светлым лучом был праздник – день его именин. Несмотря на страдную пору сельских работ, все бывшие ученики Сергея Александровича