Такие разные женские судьбы. Екатерина Игоревна Иващенко

я тоже за компанию в слёзы, правда, не понимая, по какому поводу ревём, и почему нас не пускают, мама расстроилась. На этом наше посещение закончилось. А ведь мы и ни на что тогда не претендовали. Не потащим же мы с собой рояль на другой конец страны?

      А лет пятнадцать назад один друг нашей семьи получил письмо о том, что можно, перечислив список имущества, которое у вас было до войны, объявить иск по поводу его возвращения, если оно, конечно, ещё существует. Я-то понимала, что это всё ерунда, но моя сестра невероятно загорелась: «Мне нужен мой рояль!» А папа – он ещё тогда был жив – тоже размечтался, он бы хотел назад свою библиотеку… хоть пару книг! И вот сестра с зятем составляли описание, оформляли письмо, накатали огромную петицию, отправили. И в итоге даже ответа не было. Ещё кто-то из наших знакомых тоже на это купился, но ни один ответное письмо так и не получил. Оно и понятно – сколько уж лет прошло. Но мне до сих пор не ясно, зачем же надо было людей попусту будоражить?

      Про путешествие с топором в изголовье

      Строительство в Челябинске-40 заканчивалось, далее – неясность… Но тогда Комаровский, Бог нашей семьи, предложил папе новое дело. В Башкирии в Салавате были обнаружены большие залежи нефти. Там решили строить нефтекомбинат, и Комаровский пригласил отца поехать туда в качестве начальника деревообделочного участка. Этот вариант понравился хотя бы потому, что оттуда можно было выбираться к дочери на каникулы, и папа согласился.

      Как мы туда ехали… Нам оборудовали специальную теплушку, небольшой вагон, у которого есть только нижние полки, прицепили её к поезду, погрузили нас, вещи… Когда мы ехали в Салават, то кроме нашей семьи других пассажиров не было. Внутри стоял огромный бак с водой, буржуйка, еда, тепло, можно и чай вскипятить, но уж, конечно, не варить там что-то. Внутри была одна малюсенькая лампочка, и под ней мама учила меня читать, ведь заняться было нечем. И вот я читала всякие этикетки, какие находили. Книг с собой не везли.

      Ехать было страшно и очень опасно. В то время многие заключённые совершали побеги, и когда поезда останавливались на полустанках, то они обязательно появлялись, вскрывали и грабили теплушки. Комаровский дал папе с собой револьвер. Всю дорогу отец спал около дверей, придвинув туда кровать и держа рядом с собой топор. Вообще на дверях там был засов и железный замок, но для грабителей это была не помеха: подумаешь, на дороге ведь арматура валялась, которую можно было использовать в качестве лома. Вести себя нужно было крайне осторожно и без надобности не высовываться. И пусть вагон остановился, нечего смотреть, где он там и зачем встал. Знали итоговое время, когда должны были приехать, а до этого надо было вести себя тихо. А ведь мы слышали снаружи шаги, как кто-то стучал, ходил, и сидели внутри, затаив дыхание, чтобы никто не почувствовал, что в вагоне есть пассажиры.

      Доехали до места, отец открыл засов, смотрит: снег везде лежит, белый-белый. Это была зима 1950 года. Кругом степь, всё искрится,