Последний рубеж. Роковая ошибка. Найо Марш

какую-то тему, которая не вызвала бы в собеседнике враждебности. – Тут так и хочется творить, например, пейзажи писать, да?

      – Только не какие-нибудь дурацкие картинки, – ответил голос. – Здесь чувствуется мощь, меня такое больше вдохновляет.

      – А не мог ли я видеть ваши работы в Л’Эсперанс – у Фарамондов?

      Художник вновь остановил на Рики долгий взгляд, потом сказал:

      – На днях я продал несколько работ одной женщине. На уличной выставке в Маунтджое. Бледная такая женщина с черными волосами. Болтала много, конечно, да они все такие. Но, вообще говоря, ничего так дамочка, я бы за ней приударил.

      Рики захотелось пнуть художника.

      – Ладно, – сказал он. – Я пойду.

      – Вы тут остановились?

      – Да.

      – Надолго?

      – Не знаю, – ответил Рики, собираясь уходить.

      Похоже, художник был из тех людей, чья потребность выказать собеседнику свое расположение возрастает пропорционально снижению заинтересованности со стороны последнего.

      – А куда торопитесь-то?

      – Поработать надо.

      – Поработать?

      – Именно. Доброго вечера.

      – Вы ведь пишете, да?

      – Пытаюсь, – сказал Рики, не оборачиваясь.

      – Гил Феррант так и сказал. Что пишете.

      Рики ничего не ответил. Всю обратную дорогу он размышлял о том, что, по всей видимости, уже вся деревня знает и где он остановился, и что пытается писать.

      Так что он пошел в коттедж и в очередной раз сел за работу.

      Персонажи у него уже были. И отношения между ними он продумал, а вот куда их поместить – не знал: они то топтались на месте, то слонялись без дела. Рики захотелось добавить еще одного персонажа – женщину с нежной, как цветок магнолии кожей, черными волосами и глазами и заразительным смехом.

      Миссис Феррант принесла ужин на подносе в гостиную наверху. Рики спросил ее про художника, и она небрежно и резковато ответила, что его зовут Сидни Джонс, и у него «ужасная старая конура» у Рыбачьей лестницы.

      – Так он местный?

      – Иностранец. Но в Коуве уже давно околачивается.

      – Вам нравятся его картины?

      – Да мой Луи лучше намалюет, – фыркнула она.

      Луи был ее десятилетним сыном-сорванцом.

      Уже выходя с пустым подносом из комнаты, миссис Феррант заметила:

      – Какой у вас странный старомодный джемпер.

      – А мне кажется – отличный, – громко сказал Рики ей вслед.

      В ответ ему хмыкнули и сказали что-то по-французски.

      Сытый и довольный, Рики зажег трубку и отправился в «Треску и бутылку». Никто и никогда не пытался добавить лоска этому заведению – старый паб пребывал в своем первозданном виде. Единственным украшением служили пожелтевшие фотографии местных знаменитостей и карта острова. На стене висела утыканная дротиками мишень для игры в дартс, а на столе в глубине бара лежала доска для игры в «Толкни монетку»[5]. В огромном камине полыхала охапка плавника,

5

Shove-ha’penny – традиционная для британских пабов настольная игра, в которой используются монеты достоинством в полпенса или металлические диски. Разновидность шафлборда.