Пути неисповедимые. Елена Александровна Кашина

корпуса и остановилась. Мысль острая, пронзительная, что ей уже никогда не выбраться отсюда, лишила сил. В отчаянии она долго стояла в полумраке тамбура. Пластиковые доски прогибались, под ними хлюпала грязная вода. Наконец, преодолела себя и открыла дверь комнаты.

      Все были дома и с нетерпением поджидали её. Хозяйка бросилась с расспросами, а рядом в радостном нетерпении получить подарок, теребила подол платья Аннушка. Отвечала с усилием. Вручила подарки. Когда сели ужинать, есть не стала, легла на кровать. Несмотря ни на что, теплившаяся в душе уверенность, что когда-нибудь она, каким-то образом, всё-таки вернётся в прежний, такой счастливый родной мир, умерла…

      Глава третья

      На смену отчаянию пришло холодное, абсолютное безразличие. Не осталось никаких желаний, никаких ощущений, никаких чувств – ни страдания, ни страха, ни привязанности к кому бы то ни было. Мысли в голове вялые, обрывочные. По утрам с трудом поднималась, механически приводила себя в порядок, неохотно завтракала и шла на работу. Вернувшись с работы, почти сразу ложилась. Лежала, отвернувшись к стене, а в душе навязчиво всё время звучали и звучали обрывки мелодий реквиема, исполняемого когда-то хором с её участием – мелодии боли, отчаяния, мольбы и протеста, торжества и глумления смерти, безутешной скорби, и сводящие с ума, как судьба, неотвратимые звуки труб. Внутренний ужас и пустота завладевали её душой.

      Аннушка забиралась к ней на кровать, возилась с куклой, что-то шептала, пела тоненьким голоском. Но она ничего не замечала.

      Глядя ночами в тёмный потолок, она с необычайной ясностью осознавала всю безысходность своего положения. Томило предчувствие грядущих бед. Возникала страшная последняя мысль; инстинктивно она отталкивала её…

      С непрекращающимися моросящими холодными дождями прошла осень. Потом белый снег покрыл землю, прикрыл грязь и неухоженность, на какое-то время сделал белой и чистой заводскую территорию с её зданиями и трубопроводами. Порывы ветра гнали колючую позёмку, а по ночам в узких проходах между производственными корпусами, нагоняя на людей тоску, заунывно и жалостно завывал ветер….

      Наступили святки. С шумом приходили весёлые ряженые, пели, плясали, ставили целые спектакли по старинным русским сказкам, казалось, навсегда забытым, но заново возродившимся в народной памяти. К ним прибавились сказки про когда-то счастливую и справедливую жизнь. Ряженые ребятишки со смехом тянули репку, а репкой был Бригадир.

      Катя смотрела на них и с усилием улыбалась. Она похудела, побледнела, осунулась, на висках заблестела седина, в светлых глазах застыла невыразимая беззащитность. Её уговаривали развлечься, звали петь песни. Бригадир говорил:

      – Иван, тот, что помог тебе на платформу забраться, меня уже несколько раз спрашивал: почему Катя не ходит на каток.

      Начались оттепели, над окнами повисали сверкающие на солнце сосульки. Когда припекало, сосульки с тихим нежным звоном падали на землю и разбивались на мелкие кусочки.

      Однажды,