Святитель Григорий Богослов. Коллектив авторов

его сравнению, как вол, уязвленный слепнем, ушел в Понт, надеясь там в божественном друге найти врачевство от горести[26]. Этим удалением он, между прочим, хотел вразумить тех, которые, по его выражению, с неумытыми руками и нечистыми душами берутся за святейшее дело, теснятся и толкаются вокруг Святой Трапезы, как бы почитая священный сан не образцом добродетели, а средством к пропитанию и начальством, не дающим отчета[27].

      Другими же, более важными причинами этого удаления были неожиданность рукоположения и любовь к безмолвию и созерцательной жизни. Вот собственные слова Григория об этом: «Особенно поражен я был неожиданностью; подобно человеку, поражаемому внезапным громом, не собрался с мыслями и потому преступил скромность, к которой приучал себя всю жизнь. Потом овладела мною какая-то привязанность к благу безмолвия и уединения. Любя его с самого начала, сколько едва ли любил кто-нибудь из занимающихся науками, в важнейших и опаснейших для меня обстоятельствах дав Богу обет безмолвной жизни, я не вынес принуждения. Мне казалось, что всего лучше, замкнув как бы чувства, собравшись в самом себе, без крайней нужды не касаясь ни до чего человеческого, носить в себе божественные образы, всегда чистые и не смешанные с земными и обманчивыми впечатлениями, постигать блага будущего века, находясь еще на земле, оставлять землю и быть возносиму Духом горе»[28]. Кроме сего, Григорий живо представлял себе ту тягостную борьбу, какую должен вести пастырь с дерзостью еретиков, с пороками слабых христиан, равно и угрозы недостойным служителям алтаря, изреченные в Писании. Памятование обо всем этом, говорит св. Григорий, не оставляло его день и ночь, сушило мозг, истощало плоть, лишало бодрости и не позволяло ходить с подъятыми высоко взорами[29]. «Признаюсь, что я немощен для такой брани… пока не очищен ум, пока далеко не превосхожу других близостью к Богу, небезопасным признаю принять на себя попечение о душах и посредничество между Богом и человеками, что составляет также долг иерея… Не почтите меня боязливым сверх меры; напротив того, похвалите даже мою предусмотрительность»[30]. «Рассматривая самых благоискусных мужей древности, нахожу, что из тех, кого благодать предызбрала в звание начальника или пророка, одни с готовностью следовали избранию, а другие медлили принимать дары; Моисей прекословил Богу, а Иеремия страшился юности, и Иона бежал от лица Божия, но и сии, отрекавшиеся за боязнь, не подверглись осуждению»[31].

      Вот побуждения, по которым Григорий немедленно по рукоположении удалился в Понт. Видно, что и Василий Великий не осуждал своего друга за такой образ действий, иначе он не дозволил бы ему оставаться в своей пустыне от праздника Рождества Христова до самой Пасхи. По всему видно, что Григорию очень приятно было жить вместе со своим другом, но отец многократно и даже с угрозами убеждал его возвратиться в Назианз. Можно было опасаться, как бы нежность не обратилась в клятву[32],

26

См.: Там же. С. 203.

27

См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Там же. Т. 1. С. 29. Таких «смельчаков» в то время было очень много. «Большая часть из нас (чтобы не сказать – все), – говорит Григорий, – прежде нежели узнаем наименование священных книг, научимся распознавать письмена и писателей Ветхого и Нового Завета, если только затвердим два или три слова о благочестии, и то понаслышке, а не из книг, если хотя мало ознакомимся с Давидом, если умеем ловко надеть плащ или до пояса походить на философа, – мы уже и мудры, и высоки, сами себя посвящаем в небесные и желаем звания учителя» (ср.: Там же. С. 42). Посему для людей с поверхностным взглядом на пастырское служение удаление Григория, столь знакомого с науками, конечно, могло быть очень поучительным и даже обличительным.

28

Ср.: Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 29.

29

См.: Там же. С. 48.

30

Там же. С. 53.

31

Ср.: Свт. Григорий Богослов. Слово 3 // Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 59.

32

Т. е. в проклятие. – Ред.