Рождённый ползать. Алёна Бессонова

угадает карту, получит за рупь три красненьких… Три по тридцать за рупь! Попытай счастья… – звенел детский голосок в правом ухе, а слева тихо, почти умоляюще, – серебряная… От мужа осталась, упокой его, боже!

      Мессиожник повернулся и увидел: согбенная старушка в драном сером полушалке крестится, а в её сморщенной ладони круглый кусочек белого металла – царская медаль.

      – Зачем так, мать?

      – Не украла я. От мужа осталась. Ерой был… Хлебцем возмести или маслицем.

      В кармане у Мессиожника три солдатских пайки хлеба, взял, когда ехал на товарную станцию разгружать вагон с запчастями для самолётов. Думал, задержится – пожуёт. Вагон не пришёл. На обратном пути остановил Ефим полуторку у Сенного базара, слез, пошёл хлеб на табак поменять. Табак золотая вещь для обмена, за него что хочешь отдадут. Мужик без хлеба потерпит, без табака в военное время совсем худо.

      – Нате, бабуся, – протянул Ефим ржаной ломоть.

      – Мало, касатик, серебряная она, на зуб пробовала!

      – Я ж вам так даю, бесплатно.

      – Нет, и нет, и нет, я не нищая. Тогда возьми, возьми, голубок, – старуха сунула ему в руку медаль. Он еле успел её удержать, отдал последние два куска.

      Собрался уходить, а перед ним тот же парень в мятой военной фуражке подрагивает коленкой в широкой брючине, скрипит носком новенького сапога.

      – Положил я на тебя глаз, кореш. Если нужна будет медалька этой войны с документом, с утра к пивному ларьку жмись, засеку. Где вкалываешь-то? Фабричный? Ну, ну, не особенно-то буркалами блести… Может ещё чем интересуешься, так мы завсегда…

      Ефим осмотрел, нестоящего на месте шнырялу, едва слышно произнёс,

      – Антиквариат… подлинники… старинные…

      Пройдоха заблестел глазами:

      – Дедовское старьё? Этого добра сколько хочешь… на что менять будешь?

      – А на что надо?

      – На довоенные консервы, самолучшие: икру, осетрину, американскую тушёнку говяжью, балтийский шпрот…

      – Куда приносить?

      Шныряла сунул в ладонь Мессиожника бумажку,

      – Позвони, как созреешь…

      2010 год. Село Холмогоры. Дом Русакова

      Исайчев с Романом Васенко прежде чем войти в избу Русакова по примеру хозяина у порога обмели веником унты1, любезно привезённые Александром Егоровичем прямо к самолёту. У трапа, прежде чем выдать гостям обувку, Русаков презрительно осмотрел их модные ботинки:

      – Не в Венецию прибыли, господа, здесь вам не тут. Север!

      Через двадцать минут поездки гости поняли, насколько был прав хозяин.

      Воздух звенел и колол тонкими иголочками их ещё не успевшие замёрзнуть лица. Усаживаясь на переднее сиденье автомобиля, Русаков бросил водителю:

      – Сеня, позаботься о медвежьих комбинезонах для наших гостей. Ты теперь работаешь с ними, чтоб не одного волоска… понял?

      Угрюмый Сеня молча кивнул.

      Дом Русакова не оправдал ожидания

1

Унты́ (от эвенкийского унта- «обувь», «сапог») – разновидность меховой обуви, сапог для холодного и очень холодного климата. В одном варианте делаются на резиновой или кожаной подошве, утепление из собачьей (ступня) и овечьей…