Связанный гнев. Павел Северный

Пьяница. Хорошо его знаю. Купеческий саврас без узды. Бывает же так. Такая приятная женщина шалопаю досталась.

      – Поживет у меня, передохнет от мужниных художеств. Обижает он ее.

      – Что можно ждать от поганого человека? Если вздумает сюда явиться, немедля меня зовите. Приму дамочку под защиту.

      – Сами не управимся, позовем вас на купеческую морду лоск наводить. Мы слыхали, вы мастер на этот счет.

      – При известном настроении могу. Простова отлакирую с удовольствием.

      – Кушайте, Мирон Сергеевич. К рыжикам, гляжу, еще не касались. Неплохие грибочки.

      – У вас все первый сорт. Сами посудите, всю еду в одно брюхо не сложишь. Вон как за последний год отъелся. Жирноват ведь? Жена даже обижается на мою грузность. Кроме того, при хождении одышка одолевает. Сейчас выпью последнюю рюмашку и попрошу налить чаю покрепче.

      Анна налила стакан чая.

      – Варенье сами по вкусу выбирайте. Мед в той вазочке.

      – Первый стакан выкушаю с малиновым. Малиновое у вас просто удивительное. Сами варите?

      – На это у меня бабушка Семеновна мастерица.

      – Мудрая старуха. Только нашего брата не любит. Так прямо и говорит: «Не по душе мне селедочное племя с кокардами». От крепостных времен, видно, в ней нелюбовь к полиции. Хотя и нынче полиция у народа не в чести после пятого года. Не хотят люди понимать, что полиция – оплот власти государя императора.

      – Как прикажете понимать, Мирон Сергеевич, ваш заезд ко мне? Просто ли обо мне соскучились? Либо дело какое дорогу указало и заставило к моему дому свернуть?

      – Еду из Златоуста. Вызвало жандармское начальство. В городе опять мастеровые копошиться начинают. Мы надеялись, что залили пожар революции, да, видать, не доглядели, кое-где еще головешки тлеют. Вот и приказано глядеть в оба, чтобы головешки не загорелись. К вам приехал разговаривать по четырем пунктам. Налейте еще стакашик. И позвольте приступить к беседе делового характера. Первый пункт разговора политический. Начальство требует от вас, Анна Петровна…

      – Требовать, Мирон Сергеевич, ваше начальство от меня не может, потому я у него не в подчинении, не на оплате.

      – Видите ли, Анна Петровна, начальство знает, что ваше слово неоспоримо, особливо у женского сословия. Вот и нужно, чтобы вы это сословие вашей мудростью сдерживали, не дозволяли ему супротивничать против хозяйских законов и порядков на промыслах.

      – А само начальство немым стало? Или гордость в нем такая великая, что ему не с руки с простым народом разговаривать?

      – Про то ничего сказать не могу. Потому начальство со мной не откровенничает о своих замыслах. Но ведь вам-то с народом проще по душам поговорить.

      – По душам разговариваю по своему желанию, а не по приказу начальства. Обозлили народ, а как его успокоить, не знаете. У народа пятого годика разумнее меня советники завелись. Вот пусть им ваше начальство прикажет.

      – Вам же не поглянется, если в ваши казармы полиция начнет наведываться?

      – В моих казармах бабы грамотные. Это пусть полиция учтет. Пусть вспомнит, как прошлой осенью ингушей бабы