Гессида и доспехи короля. Суло Танова

ничего не бойся, – и это все, что было сказано им за последние полчаса.

      Потом он отодвинул огромный валун, на котором сидел, в сторону (и откуда столько силы!?) Я заглянула в открывшееся отверстие и увидела ступеньки, круто убегавшие вниз. Мы долго шли потом по этим ступенькам. Я боялась коснуться склизских каменных стен. Ступени тоже были скользкие, и если бы не ободок со светящимися глазами, которым снабдила меня принцесса, я уже давно летела бы кувырком. Было очень темно и зябко. Запах плесени свербил нос. Воздух в подземелье был сырым и зябким.

      Наконец, мы оказались на ровной площадке. Глаза уже начали привыкать к темноте. Дуарт нашел в стене какой-то крюк и потянул. Из стены вылез длинный каменный ящик, а может быть железный, я не поняла. Потом рядом он нащупал еще один крюк – из стены вылез второй ящик. Дуарт ловко запрыгнул в него и галантным приглашающим жестом показал мне запрыгивать в другой. Я похолодела. Нужно было лечь в этот гроб? Но делать нечего, и опасаясь остаться в этой темноте совсем одной, я быстро прыгнула в ящик, легла и ощутила всем телом, как могильный холод и темнота обступили меня со всех сторон.

      Ящик начал двигаться. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. С грохотом и лязгом он уносил меня куда-то вперед и вниз. В голове шумело так, словно кто-то прямо над ухом бил друг о дружку две железные крышки от кастрюли. Голова, руки, ноги, все тело мелко вибрировали. Я уже не чувствовала холода. Меня сковал страх. Нет, это был первобытный животный ужас! Мне казалось, что я в могиле и никогда уже не выйду на свет божий. Не увижу солнца, не услышу пения птиц на рассвете. Не вдохну аромат чистого утреннего воздуха. Я почувствовала такую жуткую безысходность и тоску, что начала кричать. Но я не слышала себя – такой стоял грохот вокруг. «Ничего не бойся, все будет хорошо» – вдруг совершенно четко услышала я голос Гессиды, и мне стало как-то легче.

      Не знаю, сколько прошло времени, но, наконец, эта адская тележка остановилась. И остановилась так резко, что я больно стукнулась головой о бортик своего ложа. Я осторожно высунула голову. Тихо. Полумрак. На камне посреди какого-то мрачного каменного мешка сидит Дуарт и курит свою чертову трубку. Он спокойно и серьезно смотрит на меня. А его глаза смеются, нет, они хохочут. Ну конечно, сейчас я похожа на черта из табакерки, с размазанными слезами и соплями. Мои руки и ноги дрожат, а горло болит от душераздирающих воплей, которых никто не слышал, даже я.

      Сам-то, небось, в первый раз в штаны наделал, хотела я сказать, но постеснялась. Дуарт подошел, помог мне вылезти из ящика.

      – Ты молодец! – сказал он, – Я, прокатившись в первый раз, чуть в штаны не наделал, и кажется, потерял сознание.

      Я засмеялась. Дуарт присоединился, и мы хохотали так минут пять. Это был воистину жизнеутверждающий смех! Мое горло болело, ссадина на затылке тупо ныла, все тело было будто перемолото в большой мясорубке. Но я была жива! Я могла свободно вдыхать и выдыхать воздух