Город Баранов. Николай Николаевич Наседкин

Перепелицына, как примется вонять ханжа и фарисей Филькин.

      В предпраздничную пятницу Лена дежурила по номеру и до обеда отдыхала дома. Вернее, она поехала с утра к матери, которая сидела с ангиной на больничном. Это её, Лену, и спасло.

      Часов в одиннадцать Андрей постучал мне в стену кулаком – телефоны у нас стояли параллельные. Я взял трубку.

      – Это – Неустроев?

      – Да.

      – Звонят из второй больницы. Ваша жена – на операционном столе. Положение тяжёлое. Срочно нужна кровь…

      Голос брезгливый, раздражённый и то ли мужской, то ли женский – не понять. Кто-то упёр-воткнул мне палец в сердце и сбил его ритм.

      – Какая жена?! В какой больнице?! Что за шутки!!!

      Гермафродитный голос раздражился вконец:

      – Хватит болтать-то! Нужен литр крови – немедля!

      И – обрывистые гудки.

      В прострации я плавал минут пять, затем, как и бывает в таких обвальных ситуациях, ринулся действовать на автомате.

      Я ворвался, не постучавшись, к редакторше. У той сидела какая-то девица. Ах да, это же – то ли Степанова, то ли Васильева, то ли Михайлова… А – чёрт с ней!

      – Василиса Валерьевна, жена, Лена – в больнице! Кровь нужна! Мне бежать надо! Машина здесь?

      Шефиня, надо сказать, женщина действительно хладнокровная, властно приказала:

      – Сядьте, Вадим Николаевич, сядьте и – по порядку. Что случилось?

      Садиться я не стал, но повторил-рассказал всё более-менее внятно.

      – Ну, а кровь-то какая – группа, резус? – деловито уточнила Перепелицына.

      Я лишь глупо пожал плечами. Михайлова (точно – Михайлова!) вдруг встряла:

      – А в какой больнице?

      – Во второй! – досадливо рявкнул я: ишь, разлюбопытничалась.

      – У меня там тётя работает. Я сейчас узнаю, – поправив громадные модные очки, приподнялась Михайлова. – У жены вашей фамилия ваша – Неустроева?

      Я молча кивнул. Михайлова взялась за телефон, принялась накручивать диск, а я обессилено опустился на её место, уставился ей в спину, невольно – ох, широк человек! – скользнул взглядом вверх-вниз: да-а-а, у Оси губа его толстая не дура. Совсем не дура! Как же её?.. Да, точно – Дарья.

      Она что-то говорила в трубку, потом ждала, опять говорила, поддакивала, спрашивала. Редакторша в это время названивала по внутреннему, искала Эдика-водителя по отделам. Наконец Михайлова пристроила трубку на рычаг, поправила очки.

      – Значит, так. Неустроевой Елене Григорьевне сейчас делают кесарево сечение. Состояние её не очень хорошее. Ей переливают кровь. Кровь эту потом надо возместить больнице – любой группой и резусом. Такие правила.

      Я сам был ошарашен, но краем глаза углядел, как выпучила свои глаза-ледышки Перепелицына при кесаревом сечении. Но, к чести её, она тут же скрутила себя, сухо обронила:

      – Машина внизу. Водителю я сказала – он довезёт вас до больницы… Кстати, Елена Григорьевна сегодня дежурить должна была?.. Хорошо, я найду замену. И вы сегодня,