Жуть-2. Кабир

обогнул милиционеров, Викторию, возвращающуюся откуда-то из недр дома с пачкой документов («здесь паспорта, прописки…»). Застыл на пороге спальни.

      Пока он носился по улице, они сделали ремонт. Вышвырнули его вещи и книги и мебель, купленную ещё Ларисой. Заставили комнату пластиком. Зарубежной техникой. Постелили паркет. Внесли белые кожаные кресла.

      Особенно жаль ему было служившего с девяностых телевизора «Sumsung», который они заменили на жидкокристаллический монитор той же фирмы.

      «Как они провернули это?» – спросил вкрадчивый голос в подкорке.

      «Я не знаю», – прошептал Коренев.

      На подгибающихся ногах он пошёл к шкафу. Его манила фотография, подтягивала к себе, точно рыбак глупого карася. Рамку он приобрёл по акции в сувенирном магазине, но снимок, снимок, с которым он засыпал и просыпался в течение сорока пяти лет, исчез.

      С фотографии ему улыбалась образцовая семья: плотного телосложения мужчина и миловидная молодая женщина. Сергей и Виктория. А между ними, вполне счастливый, стоял он сам. Стоял и словно подмигивал насмешливо. И вот с фотографией Коренев не сумел справиться.

      Он обмочился. Не дебютировал в роли мокрого мальчика, но проделал это впервые прилюдно.

      – Господи, папочка, – всплеснула руками Виктория.

      – Мы, наверное, пойдём, – смущённо сказал Чук.

      – Нет, – в наплывающем мареве Пётр Иванович побрёл к милиционерам, вцепился в спинку венского стула, – Спросите соседей, моих знакомых… Они… они убьют меня! Включат газ и убьют…

      Даже своим агонизирующим разумом он понял, как нелепо звучат его мольбы.

      – Извините, – сказал Сергей.

      – Ничего, – ответил милиционер сочувственно, и зачем-то добавил: – Моей бабушке девяносто лет.

      Щёлкнула дверь, оставляя Коренева один на один с чужаками.

      Он затравленно смотрел, как они приближаются. Обеспокоенные, взволнованные.

      – Кто вы такие? – простонал он.

      – Мы – твоя семья, – мягко улыбнулся Сергей.

      Силы покинули Петра Ивановича. Он позволил отвести себя в ванную. Прислонился к кафелю – голубому, а не изумрудному, и разглядывал шеренги баночек и гелей, шампуней и кремов. Сознание усохло до горошины. Он ощущал прикосновения, он понимал, что его раздевают, что незнакомый мужик раздевает его.

      Никогда прежде он не был таким потерянным и беззащитным.

      Его помыли – Сергей трижды проверил, чтобы струя была не слишком горячей. Краем уха он слушал подбадривающее слова новоиспечённого сына, краем зрения видел невестку в зеркале.

      Мысли сбивались, склеивались в комок.

      Его тщательного вытерли полотенцами и транспортировали на кухню.

      – Будем ужинать, – весело объявила Виктория.

      Жульен в горшочках. Рыба под шубой в салатнице с жар-птицами.

      – Тебе не звонили с работы? – спросила Виктория мужа.

      – А я не говорил? – заулыбался он, – Там такая история! На склад привезли тренажёры, а наш заказчик…

      Пётр Иванович ковырялся в жульене,