Предчувствие беды. Фридрих Незнанский

ее с трепетной дрожью, превратились вдруг в жесткие, безжалостные щупальца неведомого чудовища. Казалось, их было не две, а десять, двадцать и все они одновременно срывали платье, белье, больно стискивали грудь, до хруста сжимали тело, раздвигали ноги, грубо шарили в нежнейших складках.

      – Я не отдам, я не отдам тебя никому, – хрипел он ей в лицо.

      Саша кричала, он хохотал, впивался в ее рот, кусал мягкие губы.

      …Она лежала на кровати, задыхаясь от слез. Глеб встал, неторопливо оделся.

      – Подонок, мразь, ненавижу тебя! Эдик узнает, он тебя убьет!

      Он подскочил к ней, встряхнул за плечи, закричал:

      – Не смей говорить о нем, потаскуха! Это я убью его! Я!

      Он выскочил в кухню, Саша все выкрикивала вслед отчаянные ругательства.

      Глеб вернулся почти спокойным. Вытащил из пакета упаковку молока, бутылку минералки, нарезанный батон, сыр, плитку шоколада. Разложил все это на столе, повернулся к женщине:

      – Ты можешь проклинать меня, можешь ненавидеть, но я тебя никому не отдам. Ты будешь находиться здесь столько, сколько я сочту нужным.

      – Ты сумасшедший! Меня будут искать!

      – Кто? Ты с понедельника в отпуске. Сегодня и завтра у тебя отгулы. А потом ты уедешь к маме. Так что никто тебя искать и не будет. А хахаль твой забудет тебя, недели не пройдет, вот увидишь. Это для меня ты единственная. А у него таких…

      – Ты, жалкий импотент, ты думаешь, ты сможешь его заменить?! Ды ты вообще не способен удовлетворить женщину! Я из жалости с тобой…

      – Замолчи! – закричал он. – Заткнись! Подожди, я тебе такое удовлетворение устрою…

      Глаза его сверкали бешенством. Он опять выскочил на кухню. Саша испуганно замолчала.

      «Он меня убьет», – пронеслось в ее мозгу.

      Но Глеб вернулся с высоким пластмассовым ведром, накрытым стульчаком, – вариант дачного клозета.

      – Вот, это твой туалет.

      Потом заменил догоравшую в кружке свечу на новую.

      – Все, посидишь здесь в одиночестве до завтра, одумаешься.

      Едва дверь за Каменевым захлопнулась, Саша вскочила с постели, намереваясь добраться до окна. Однако длины металлического провода едва хватило, чтобы дойти до стола. Она ринулась в другую сторону, но шнур остановил ее у выхода в прихожую. Саша попыталась ногтем отомкнуть замок наручников. Смешная попытка! Обломанные ногти и новый поток слез.

      Она села на постель, продолжая плакать.

      То, что произошло с ней, было абсолютно невероятно, немыслимо. Она все никак не могла осознать чудовищности своего положения. Она, помыкавшая мужчинами, она, которая привыкла чувствовать себя госпожой, Цирцеей, обращающей их в сладострастно хрюкающих животных, она сама оказалась в положении рабыни, посаженной на цепь. И кем? Всегда покорным, верным, преданным Глебом! Разве можно было предположить, что эта мокрица способна на такое безумство? Он спланировал все это заранее! Знал, что она уходит в отпуск (ах, да ведь она же и говорила ему об этом еще месяц назад), знал от кого-то из подчиненных,