Питер. Шимун Врочек

сквозь подушку и пол вниз, и в сторону, и опять вниз. И это было правильно.

      – Спи, – велела Таня. – Завтра трудный день…

      Иван открывает глаза. В палатке темно. Он встает – на нем почему-то камуфляж и ботинки. Иван выходит из палатки и останавливается. Где я?

      Платформа с рядами витых черных колонн. На стенах барельефы. На стене название станции на букву «А», но Иван никак не может его прочитать. Но главное он понимает.

      Станция – другая, не Василеостровская. И здесь никого нет. Совсем никого. Пусто.

      Иван идет по платформе.

      У платформы стоит состав.

      В одном из вагонов виден свет. Иван идет туда. Стекла выбиты, ржавые рейки обрамляют оконные проемы. По некоторым признакам можно угадать прежний цвет вагона – он синий. Сиденья раньше были обтянуты коричневой искусственной кожей. По белесым закопченным стенам вагона пляшут тени от свечей – здесь сквозняки. Ветер, пришедший из туннелей, продувает вагон насквозь, перебирает редкие волосы на высохшем лбу мумии. Карстовые провалы глазниц. Древний пергамент, обтягивающий костяк – ее кожа. Бриллиантовая сережка в ухе – напоминает о прошлом.

      На коленях у большой мумии – маленькая. Свернулась клубочком, кисти скрючены. Когда человек умирает, сухожилия высыхают и укорачиваются. Именно поэтому у большой мумии и у маленькой мумии – одинаковые вывернутые кисти. Словно они плывут по-собачьи. Еще у них одинаковые натянутые улыбки. Это тоже сухожилия. И смерть.

      Большая мумия держит на острых коленях спящую маленькую.

      В руке у большой мумии – толстая зажженная свеча. Пламя подергивается от сквозняка. Пальцы в потеках парафина.

      Вокруг первой мумии и маленькой мумии – десятки таких же мумий. Все сиденья заняты.

      Рядом с каждой большой – по одной, иногда двум маленьким.

      У каждой из больших мумий в руке – по свече. Пахнет тлением и горелым парафином.

      Вагон горящих свечей.

      Иван заходит внутрь и останавливается.

      Вагон материнской любви.

      Говорят, по инструкции о бомбоубежищах, женщин с детьми до двенадцати лет запускали заранее, еще до объявления сигнала «Атомная тревога». Они имели право оставаться на самой станции или в поезде, стоящем у платформы. И они остались. Все. У Ивана комок в горле. Потом он видит то, чего не замечал раньше. Сквозь кожу мумий кое-где пробиваются серо-голубые побеги. Это похоже на проросшую картошку. Иван протягивает руку…

      – Не трогай, – говорит голос.

      Иван поворачивает голову. Перед ним стоит высокий старик. Глаза у старика мерцают зеленоватым огнем, как у давешнего тигра.

      – Другая экосистема, – говорит старик. Смотрит на Ивана; глаза его начинают оплывать, точно свечи, стекают по щекам парафиновыми дорожками. – Понимаешь? По… – Лицо старика вздрагивает и проваливается куда-то внутрь…

      – Меркулов!

      Его трясли за плечо. Иван открыл глаза, чувствуя невероятный, чудовищный испуг. Проспал.

      – Проспал?! – Он вскинулся. В голове застрял мокрый тяжелый кирпич. По ощущениям, он вообще спал