Диагноз – жив!. Глеб Олегович Пивоваров

«империи Винтеров», чтобы снова вернуться на завод. Да, стало лучше, но общий смысл остается. Ничего, кроме труда и надорванного здоровья.

      А потом начнется череда смертей. Кого-то изобьют до полусмерти, кого-то просто убьют, кто-то не справится с тем, что рухнул целый мир, который они отвоёвывали, восстанавливали и насаждали жизнью.

      Одним из таких будет мой дедушка. Тот самый, который вставит мой драндулетик в рычаг КПП своего запорожца. Человек – эпоха! Тот, кто воевал, и тот, кто восстанавливал страну после разрухи! Его мир рухнет в девяносто восьмом. Редко говоривший о войне, хотя почти вся Вторая Мировая осталась на его лице и теле, он не мог поверить тому, что видел и чего видеть не хотел.

      – Не за это я воевал, не за это отдал свою молодость и ногу, – тихо, почти неслышно для других, говорил он, смотря новости по федеральным каналам. Подобное же выражение лица у него было и при общении с молодыми людьми. Его разочарование росло. А вместе с разочарованием росла и боль в сердце.

      Удивительно, но изуродованный внешне, он, как и большинство его друзей, остались невероятно человечными и даже по-своему добрыми и ласковыми людьми.

      Я помню, как он подвозил на своем запорожце парня без ноги. Ветеран Первой Чеченской. Как ехали они молча. Одна судьба, разорванная на десятилетия, и одно на двоих разочарование.

      В этот раз я парня не встретил. Невозможно повторить все шаг в шаг, как ни старайся, но ту немую сцену в машине я запомнил на всю жизнь. Однажды я подсел к нему во время просмотра новостей:

      – Дедушка, ты сильно разочарован в жизни? – Он вздрогнул от этого вопроса.

      – Не думаю, что ты сможешь это понять.

      – И все же, я постараюсь. Я вижу, как меняются твои глаза и как они наполняются болью. По сути, я вижу тебя счастливым или на кухне с бабушкой, или с однополчанами в гараже, а потом ты снова становишься очень хмурым. Тебя что-то давит?

      – Для ребенка ты слишком наблюдательный.

      – Да я вообще смышлёный. Но, если не хочешь, то не говори. Прости, если что-то не то спросил.

      В комнате повисла тишина. Неожиданно для меня он её нарушил первым. Дед обнял меня и прижал к себе, гладя меня по голове. Руки были шершавыми. Ласки грубыми, но это были редкие приливы нежности у человека, которого мы за спиной называли Ремнем.

      – Я очень люблю твою бабушку, ты должен это знать. Я радуюсь, когда мы собираемся друзьями в моем гараже и можем пропустить по стаканчику, тогда я чувствую себя молодым. Тогда у меня снова работают ноги, нет шрамов и боли. Тогда мне снова семнадцать. Я снова на своем коне. Только нет танков мне навстречу. А потом я иду домой, опираясь на трость, и каждый шаг дается мне очень тяжело. Тогда я думаю, отдал бы я себя еще раз, знай я все наперед? Я воевал, чтобы вы не знали войны. Мы голодали, чтобы вы не знали голода. Но сейчас все не так, как мы себе представляли. Запомни, что нет ничего страшнее, чем обманутые ожидания.

      – Думаю, что я тебя понял. Спасибо за честность и мудрость. Я могу тебе как-то помочь?

      – Проживи,