Храм любви. Книга первая. Надежда. Виктор Девера

над истиной, и сомненья везде.

      Как над бездною тешусь, дна не вижу нигде.

      Без страховки иду, размышляю себе,

      Будто с истиной бездны играю во тьме.

      Ты не сватай мне, дьявол, думы за грехи,

      Ведь святые мысли в бездну не снести.

      Вот их пускаю пулями, чтобы пасть не смогли,

      Тогда и подстраховки были б не нужны.

      Думы мои, думы, к истине гонцы,

      Не кланяйтесь сомнениям, бездны Сатаны.

      Кто умножает раздумья, тот убивает и скорбь,

      Говорю над пропастью, а сомненья как боль.

      Ведь канат над бездною у святой души.

      Эх, ангелы раздумий, хранители мои,

      Дайте права людям в образах любви,

      Чтоб они страховкой над бездною лжи легли

      Иль волшебной палочкой бездну разнесли.

      Мир не будет корчиться от страха на крови.

      Песня многим понравилась. Впоследствии он ее неоднократно исполнял: то на Цветном бульваре, то в каком-нибудь кафе и в прочих заведениях, включая библиотеки. Каждый раз, возвращаясь к себе домой, он продолжал размышлять. Эти мысли размышлений он даже стал записывать, чтоб привести к какой-то системе убеждений и вернуться к ним в общении. Они держали его мертвой хваткой сомнений за глотку сознания, то сжимались, то снова расслаблялись, будто неведомая сила играла с ним, его воображением и судьбой. Порой его охватывал некий необъяснимый драйв поразмышлять о любви, будто пытался выжать из них лечебную росу для исцеления болячек своей души. Он, как спортивная лошадь, сорвавшаяся со старта, не мог сойти с этой дистанции, и самолюбие хлестало, как плеткой, в погоню за пущенной какой-то девчонкой стрелой любви и мира. Иногда в размышлениях он спорил с собой, чтобы найти непоколебимое обоснование своих намерений.

      «Неужто нужно учить управлять природой духа любви? – спрашивал он себя в этих размышлениях и сам отвечал: – Такое во имя ощущения счастья можно приобрести только через право на красоту, которое, как дар чистого кислорода для огня страсти, каждый может заслужить какой-то жертвенностью. Любая жертвенность – поле счастья, и тут может образоваться право даже коммерческой свободы. В этом может жить и свобода таких, как я, – убеждал он себя. – Это право соединения со своей природой через собственное выражение должно идти только через любовь». С этим пониманием он все больше соглашался и мысленно считал ее высшей формой соединения с природой. «Она, возбуждая гармонию, безусловно, рождает взаимную любовь и право на соединение и слияние. Только на это уже не мозги влияют, а быть может, некое божественное внушение».

      «Тут могут помочь и маги внушения, – неожиданно решал он и уже с усмешкой над своими размышлениями иронизировал: – Творить какую-то магическую любовь с гарантией или нет – это кажется абсурдом. Тут можно дойти до сотворения не только любви, но и нужного человека. А надо?» – опять спрашивал он себя.

      Однако далее, уже более серьезно размышляя, он соглашался, что выражение