Манюшка. Ольга Загайнова

проникает внутрь и освещает только переднюю часть. Половину всей избы занимает русская печь. На ней старая Катерина иногда спит, еду тоже на ней готовит. Топилась по – черному, чтобы согреться, надо дверь открытой держать, а то задохнуться можно. В избенке все пропахло дымом. В красном углу, как положено, иконы староверские для моленья, в моленную не ходила, дома богу молилась. Изо всей мебели: две лавки да стол. Из кухонной утвари лишь две миски, крынка глиняная, кружка, пара деревянных ложек. На полу – лежанка из соломенного матраса. Ни подушек, ни одеяла. Укутывалась тетка старым пальтецом, а под голову пиджачишко свернутый клала. Нищета голимая! Ни поесть, ни одеться!

      Чистым дом не назовешь. Кругом: грязь, копоть. Лежак совсем старый, пыльный, солома затхлая, давно не меняная. Катерина не могла по стенам прыгать, пыль, паутину собирать – здоровья не хватало. Умом все бы сделала, а как начнет: одышка мучает, ноги подгибаются, беда, да и только.

      Маша с сожалением осмотрелась вокруг. Стало чуточку страшно, что среди такой убогой обстановки, придется жить.

      – Ну, немая, не глухая – это хорошо! – прервала раздумья новоявленная тетушка, – значит, меня слышишь. Поладим. Проходи, снимай, с себя, на гвозде возле двери вешай.

      Маша кивнула в ответ, отыскивая вешалку.

      – Разглядеть тебя охота. Да ладно, после! Счас, краюху дам, да квасу. Поешь и ложись на лавку. Потом все решим, – затараторила старушка.

      Почему-то тетке Катерине вспомнилась деревенская юродивая. В Березовке, на другом конце проживала глухонемая женщина, которая не говорила и не слышала с самого рождения. Когда ей чего-то нужно было – громко мычала, махала руками. Со стороны виделась, как сумасшедшая.

      Еще раз взглянула на племянницу и улыбнулась: Маша на умалишенную не похожа. Всему виной жуткий случай, когда мать в петле увидела. Просто в голове что-то отключилось разом. Кто знает, может, потом заговорит бедняжка?

      Маша, хоть и находилась в смятении, от жизненных перемен и неясности судьбы, поняла, что попала в нужное место: «Я ей родная, здесь спокойнее будет, не то, что в приживалках. Во всем помогу, скрашу старость. Стыдно, что Бабой-Ягой представила».

      Она, не имея речи, часто разговаривала сама с собой, размышляла. В хорошенькой головке всегда была какая-то фантазия. Внутренние диалоги зачастую давали стимул быть сильной. Но больше всего ей нравилось петь. Услышит песню, запомнит, и повторяет по нескольку раз. Одно непонятно – в голове слова есть, а наружу почему-то не выходят, застревают внутри.

      Сейчас подумала: «Нужно обязательно понравиться тетушке». Съела ржаную корочку, запила кислым квасом и прилегла на лавку, как та велела.

      Вот так и появилась в Березовке новая жительница, которую Катерина ласково окрестила – Манюшкой. Березовские так же кликать стали. Девчушка, к любому труду приучена, на все руки горазда: помыть, постирать, копать, за скотом ходить. Грязную избу в два счета промыла, тряпочки отстирала, пауков повывела.

      Старушка довольнехонька. Запала в сердце сиротка. Деревенским соседям, с кем знакомство водила, нахваливала, с гордостью и любовью рассказывала, что преображения