Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста. Тим Грейди

как меньшинство, то скорее международное, чем национальное – они были лояльными гражданами Германии. «Немецкий еврей, точно так же, как и французский еврей, ни секунды не задумывался над тем, что он в первую очередь еврей, – писал Гейгер, – напротив, он видит себя исключительно гражданином своей собственной страны»³⁵.

      В качестве идеологии позиция Людвига Гейгера, превозносившего национальную идентичность выше еврейских братских чувств, оказалась весьма сдержанной. Другие немецкие евреи пошли гораздо дальше и попытались еще радикальнее порвать с военными противниками Германии. Всемирный Еврейский Союз, французская организация, посвященная защите прав евреев, был, вероятно, довольно безобиден. И все же, когда началась война, один из членов организации из Майнца решил уйти и незамедлительно сделал это. «Я снял с себя полномочия, – объяснял он, – потому что как немец не могу принадлежать к обществу под французским руководством»³⁶. Его реакция была созвучна волне народного патриотизма, обращенной против всего, что ассоциировалось с тремя державами Антанты. Предприятия германизировали свои названия, устраняя любые следы английского или французского языка, театры прекращали ставить пьесы Шеридана или Толстого, а газеты взяли за правило избегать иностранных слов³⁷. Макс Либерманн был одним из многих интеллектуалов, вернувших британские и французские академические награды и призы³⁸.

      Судя по всему, немецким сионистам как членам транснационального движения оказалось гораздо сложнее отречься от связей с внешним миром. В конце концов, этот конфликт оказался полной противоположностью их долгосрочной цели – объединению евреев. Но, не считая немногих примечательных личностей, таких как юный Гершом Шолем, большинству германских сионистов легко удалось обойти моральный вопрос сражения с другими евреями. Правда, обоснование их позиции потребовало настоящей словесной гимнастики. Артур Хантке, председатель главной сионистской организации Германии, признавал, что сражения с другими евреями могут «задушить всякие остатки чувства общности». Но куда более вероятный исход, утверждал Хантке, – что война «разожжет уже угасшее национальное чувство, сделав очевидным, к чему в конце концов приводит диаспора»³⁹.

      Решение немецких сионистов поддержать военно-экономическую деятельность Германии выявило, до какой степени еврейские общины в едином порыве мобилизовались в конце лета 1914 года. Раньше они не имели столь решающего значения в еврейской жизни, и их внезапный всплеск патриотизма удивил многих наблюдателей. Как сардонически прокомментировал один либеральный раввин, «даже сионисты открыли в себе истинное немецкое сердце»⁴⁰. В «духе 1914 года» многих евреев, будь их взгляды либеральными или сионистскими, привлекала идея укрепления связи между немцами всех социальных, религиозных и экономических слоев. Очевидно, именно так Мартин Бубер воспринимал первые недели конфликта. «Еще никогда концепт