Честь мундира. Записки полковника. Виктор Баранец

к широкому «иконостасу» орденов и медалей на груди, налево и направо благодарил публику мелкими поклонами.

      – Браво! Браво! Бра!.. – закричал розовощекий полковник на дальнем краю стола и тут же осекся, увидев, что начальник управления генерал-майор Иванов мельком подал ему кулаком грозный знак.

      – Товарищи офицеры! – снова басисто обратился к участникам праздничного пира Городецкий. – Позвольте я еще вам спою…

      – Давай, Гриша, давай, – одобрительным тоном произнес маршал Михалкин. – Нашу, фронтовую! Ты запевай, а мы поддержим.

      – Есть, товарищ маршал артиллерии, – игриво ответил Городецкий с улыбкой и, выждав паузу, вдохновенно запел, дирижируя себе в такт большим генеральским кулаком:

      Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,

      Мы в смертный бой идем за честь родной страны.

      Пылают города, охваченные дымом,

      Гремит в седых лесах суровый бог войны.

      Тут генералы и полковники-фронтовики повставали со своих мест, подошли к Городецкому и вместе с ним дружно грянули:

      Артиллеристы, Сталин дал приказ!

      Артиллеристы, зовет Отчизна нас!

      И сотни тысяч батарей

      За слезы наших матерей,

      За нашу Родину – огонь! Огонь!

      Пока они пели, в сторону «президиума» застолья, где заседали высшие чины Минобороны и Генштаба, не по возрасту шустро семенил «колбасный генерал». Получив там какие-то инструкции, он пригласил меня в коридор и, оглядываясь по сторонам, шепотом передал приказ заместителя начальника Генштаба – лично спровадить «перебравшего» генерала-артиллериста домой: «Машина уже вас ждет у второго подъезда».

      Боясь, что Городецкого может обидеть это досрочное «выдворение», я еле отважился сказать ему, что машина для него уже подана. Он смиренно принял мое сообщение, – тем более что других военачальников-ветеранов уже тоже начали развозить по домам в сопровождении специально назначенных действующих офицеров.

      Городецкий сказал всем на прощание положенные в таких случаях слова (обнялся с маршалом Михалкиным) и довольно уверенно двинулся к выходу. Я шел рядом с ним, держа в одной руке большой букет подаренных ему цветов, а в другой – картонный пакет с подарком от министра обороны. Григорий Иванович негромко напевал:

      Горит свечи огарочек,

      Гремит недальний бой,

      Налей, дружок, по чарочке,

      По нашей фронтовой…

      Когда мы вышли из здания, водитель новенького, сверкающего лаком черного «Мерседеса» со слащавой услужливостью хорошо натренированного лакея открыл перед генералом заднюю дверь машины. Городецкий как-то подозрительно осмотрел иномарку и вдруг громко объявил:

      – Спасибо, но я и пешком домой дойду… Я на ворованной иномарке не езжу!

      После этих слов на лице водителя германского «мерса» появилось такое выражение, словно ему в суде объявили суровый приговор за хищения в особо крупных размерах.

      Я, конечно, сразу догадался, почему генерал сказал