Апрельская ведьма. Майгулль Аксельссон

говорит Кристина, старательно улыбаясь через стол.

      Маргарета пожимает плечами, она уже и так совсем расстроилась, пока готовила завтрак, и теперь ей совершенно наплевать на эту завуалированную критику ее кулинарных талантов.

      – Ты еще останешься и поспишь немножко? – любопытствует Кристина, пока тоненький слой масла тает и впитывается в ее свежий, еще горячий тост.

      В масле полно черных крапинок – Маргарета только что намазывала им свой горелый сухарь. Обе молча глядят на масло в крапинку, наконец Маргарета отвечает:

      – Да. Если удастся. Но в обед я все-таки свалю.

      Кристина серьезно кивает:

      – Тогда я оставлю тебе ключ. Когда запрешь, можешь положить его в одну из ракушек снаружи…

      Маргарета корчит недоуменную гримасу:

      – На крыльце, что ли?

      – Ну да. Я купила их, когда мы с Эриком были на Бали пару лет назад… Это была настоящая эпопея – довезти их целыми до дома.

      Маргарета чуть слышно фыркает:

      – Так они, что ли, настоящие?

      Кристина вскидывает на нее взгляд, явно шокированная.

      – Разумеется, настоящие.

      Маргарета, ухмыляясь, тянется за сигаретами. Ее недоеденный тост с маслом остался лежать на тарелочке.

      – Надо же, – говорит она и щелкает зажигалкой. – А я-то думала, гипсовые…

      Но как раз теперь, когда пришел Кристинин черед разозлиться, звонит телефон. Ей надо ехать в приют. Немедленно.

* * *

      Черстин Первая является прежде, чем я рассчитывала. У нее мягкие бахилы поверх белых сандалий, поэтому я ее не услышала. Вдруг дверь в мою палату легонько толкнули – и вот она здесь.

      Особенность красивых женщин – у них практически нет лица. Достаточно посмотреть рекламу: у первейших красавиц отсутствуют черты лица, только пара свободно парящих глаз и намек на рот.

      То же самое и у Черстин Первой. У нее, разумеется, есть и нос, и щеки, и подбородок, но блестящие глаза и безупречной формы губы настолько подавляют все остальное, что больше ничего и не видно. Вот она хмурит на меня красиво изогнутые брови и вперяет мерцающие глаза в мое убожество.

      – У тебя появились новые пролежни?

      Я хватаю мундштук.

      – Нет. Пока что.

      – Но ты сказала Ульрике, что у тебя появились пролежни.

      – Какой Ульрике?

      – Санитарке, которая приносила тебе сегодня завтрак. По ее словам, ты утверждаешь, будто у тебя появились пролежни…

      – Такого я не говорила. Я сказала, что у меня появятся пролежни, если я не приму душ.

      – Сегодня у нас нет для этого персонала.

      – Я не мылась целую неделю!

      – Сочувствую. Но я не виновата, что у нас сейчас не хватает ресурсов. Впрочем, я прослежу, чтобы тебя сегодня подняли и привезли в гостиную. Кресло-каталка – лучшее средство от пролежней, ты ведь знаешь. Сегодня, кстати, у нас лото. А потом будет петь хор.

      Меня корежат спазмы, голову мотает так, что едва удается удержать в губах мундштук. И все-таки я ухитряюсь выдуть корявый протест:

      – Я