Апрельская ведьма. Майгулль Аксельссон

Ингеборг? Разве она умерла?

      Кристина кивает:

      – Угу. В прошлом году.

      Маргарета молча разглядывает себя в зеркале рядом с Кристиной. Внезапно накатывает усталость. С какой стати ей иронизировать по поводу Кристининого шарфика и жемчужных бус? Чем она сама не фотомодель? При ней ведь тоже все общепринятые условные атрибуты, какие положены не признающей общепринятых условностей женщине средних лет. Черные джинсы и к ним полотняный жакет, стрижка «под пажа» и подкрашенные глаза. На шее колье, сомнительная красота которого, как ей вдруг показалось, вряд ли искупается оригинальностью, – несколько глиняных черепков на тонких кожаных ремешках. Глубокомысленно, не непонятно.

      Кристина, повернувшись, смотрит на нее:

      – Ты устала?

      Маргарета кивает:

      – Плохо спала последнюю ночь…

      – А что такое?

      Маргарета пожимает плечами:

      – Не знаю… Может, предчувствия.

      Кристина чуть морщится, она же врач, в ее мировоззрение предчувствия никак не вписываются. Но вдруг вспоминает:

      – Ты что-то говорила о письме?

      Маргарета, вытащив конверт из кармана, протягивает ей, но Кристина не берет его, – сунув руки в карманы жакета, она нагибается и разглядывает конверт.

      Обе поднимают взгляд одновременно и смотрят друг другу в глаза. Маргарета, скривившись, поспешно отворачивается. Комок в горле, который она так долго пыталась игнорировать, разрастается и наконец лопается, как огромный и скользкий мыльный пузырь. Приходится изо всех сил стиснуть губы, чтобы плач не смог вырваться наружу. Но Кристина замечает.

      – Что ты. – Она робко похлопывает Маргарету по плечу. – Успокойся, Маргарета. Что же она такое написала, что ты так расстроилась?

      Маргарета снова протягивает письмо, на этот раз Кристине приходится его взять. Она прикасается к нему, как к заразе, – двумя пальцами, как пинцетом, она осторожно лезет в конверт и вытаскивает оттуда мятый листок. Вот она тщательно разглаживает его на комоде. Потом поднимает очки и, решительно глянув на Маргарету, начинает читать своим хорошо поставленным голосом:

      Три женщины рожали, все они кричали.

      Ай, кричала Астрид, ай, кричала Эллен, ай, кричала Гертруд.

      Ай-ай-ай-ай.

      Акушерка отвернулась. Хлоп-поп-поп-поп!

      Было четверо младенцев. А один уж на полу.

      Это чей такой противный?

      Стыд и срам! Стыд и срам! Никому такой не нужен!

      Стыд и срам! Стыд и срам! Никому тебя не надо!

      Короткая пауза, они не смотрят друг на друга. Кристина поглаживает пальцами письмо. Вот она, кажется, приняла решение. Выдвинув ящик комода, достает пачку бумажных носовых платков.

      – Высморкайся. Потом поедим…

      Маргарета делает как велят, но, еще сморкаясь, еще уткнувшись ртом и носом в платок, невнятно бормочет:

      – Убила бы ее! Это она виновата, во всем. Во всей этой чертовой жизни виновата Биргитта!

      Весна оказалась