Культурное наследие русского зарубежья в диалоге цивилизаций XV – начала XX веков. Татьяна Пархоменко

ушел к Сигизмунду, который принял Димитрия милостиво и дал ему собственного Медика, чтобы излечить сего славного воина от тяжкого недуга, произведенного в нем отравою. <…> Вслед за Вишневецким отъехали в Литву два брата, знатные сановники, Алексей и Гаврило Черкасские, без сомнения угрожаемые опалою»[89]. Однако самым известным среди знатных московских беглецов стал князь и воевода Андрей Курбский, в 1564 году бежавший, опасаясь расправы, по «подробной росписи дороги до литовского рубежа»[90].

      Курбский снискал славу первого русского политического эмигранта. Он был единственным в Московии, кто решился публично отстоять свое право на уход в Литву, доказать царю, что он – «из земли <…> без вины изгнанный», «скиталец, жестоко оскорбленный», – не является предателем: «А то, что ты пишешь, именуя нас изменниками, – говорил Курбский Грозному, – так мы были принуждены тобой против воли крест целовать, ибо есть у вас обычай, если кто не присягнет – то умрет страшной смертью», а между тем известно, «что если кто-либо по принуждению присягает или клянется, то не на того падает грех, кто крест целует, но всего более на того, кто принуждает»[91]. В своем третьем послании царю Курбский, ссылаясь на Священное Писание и жизнь Христа, пытался обосновать право человека на эмиграцию и объяснить Грозному, что он, православный государь, идет «против слова господня: “Если… преследуют вас в городе, идите в другой”». Выбор между жизнью в изгнании и смертельной опалой на родине был однозначно решен князем в пользу эмиграции. Однако не все было так просто, ибо Курбский «как князь имел право выбирать своего сюзерена, но как воин, командующий войсками, он бежал не по совести» и «отъехал» от Ивана Грозного в нарушении всех московских норм и понятий, да еще в период Ливонской войны[92].

      Анализируя поступок князя Курбского, Н. М. Карамзин писал: «Бегство не всегда измена; гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя; но горе гражданину, который за тирана мстит отечеству!», и Курбский «возложил на себя печать стыда» когда вместе с поиском «убежища от гонителя в самой Литве, к несчастию, сделал более: пристал ко врагам отечества. Обласканный Сигизмундом, награжденный от него богатым поместьем Ковельским, он предал ему свою честь и душу; советовал, как губить Россию, упрекал Короля слабостию в войне; убеждал его действовать смелее, не жалеть казны, чтобы возбудить против нас Хана – и скоро услышали в Москве, что 70 000 Литовцев, Ляхов, Прусских Немцев, Венгров, Волохов с изменником Курбским идут к Полоцку; что Девлет-Гирей с 60 000 хищников вступил в Рязанскую область… Сия последняя весть изумила Царя» и уже «все добрые Вельможи казались ему тайными злодеями, единомышленниками Курбского; он видел предательство в их печальных взорах» и «требовал доносов…»[93]. Изведя весь, оставшийся в Москве род Курбского, включая его мать, жену и сына, Грозный на этом не остановился и в 1565 году развязал опричнину, которая, однако, лишь увеличила число беглецов:

89

Там же. С. 832.

90

Скрынников Р. Г. Бегство Курбского // Прометей. Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». Т. 11. М.: Молодая гвардия, 1977. С. 293.

91

Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / текст подг. Я. С. Лурье, Ю. Д. Рыков. М.: Наука, 1993. С. 170.

92

Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 622.

93

Карамзин Н. М. История Государства Российского. С. 832, 835, 837.