Сверхпослезавтра. Леонид Бабанский

она у тебя, душа-то?! Пропил ты, Васька, свою душу! Пропил, проматерился! Ты у себя на кладбище сам стал хуже покойника.

      Нашёлся, Васька-креститель. Вот мы на тебя в милицию стуканём! Что, страшно стало? Тебе милиция хуже всяких чертей! Исполосатят дубинками, как в прошлый раз! Заложить тебя в полный рост, чёртова смотрителя, тем более, что ты вина, сволочь, не наливаешь. Будешь знать, как над людьми издеваться.

      ВАСЯ. Родимый! Это когда же я над тобой издевался? Да тебя, как ты помнишь, ко мне готовенького притащили. Вперёд ногами. Не фиг было помирать. Я тебя вообще пальцем не трогал. Потому, лежи там себе и не вякай. Что за разговоры на кладбище? А ну, всем глохнуть! И ты молчи, шкелет вонючий. Ты мне почти пятьсот граммов пролил. Вот изволь сейчас же рассчитаться. Сам побежишь или кого пошлёшь – меня не интересует. Мне некогда. Скоропостижненько прошу представить мне должок. Пятьсот граммов.

      ГОЛОС. Да ты, пёс, мне больше должен!

      ВАСЯ. Тебе?! Ни копейки! С тебя и брать-то было нечего. Вспомни! Хотя, тебе и вспоминать-то нечем.

      ГОЛОС. Не бойся, я-то помню, как ты с моей родни последние гроши сорвал.

      ДРУГИЕ ГОЛОСА (завывают). Помним! Мы всё помним!

      ВАСЯ. Грех не сорвать, когда денежки сами в карман прыгают. Вот вы какой народ смешной – вечно хотите быть в самой серединке. При жизни – в жизни. После смерти – прямо чтобы в серединке моего кладбища!

      ГОЛОС. Да какое же оно твоё! Оно ж казённое!

      ВАСЯ. Да уж ты сгнил давно! Какая тебе-то разница, моё оно или казённое? Лежи, куда положили, и голову не подымай. Не то завтра же всех вас в братскую, одним бульдозером. А самых разговорчивых на помойку. А ну-ка, все за бормотухой – шагом арш! Жду один час. Не вернёте должок – так вас всех перерою, что костей не сосчитаете.

      Гробовое молчание.

      ГОЛОС. Да, Вася. С трезвым с тобой ещё можно хоть о чём-то поговорить, а пьяный ты совсем дурак. Чуть что – сразу лопату хватать. Что за дурная у тебя привычка. Ты лучше, Васенька, прими-кась телефонограммку.

      ВАСЯ. Диктуй, нехристь. Так запомню.

      ГОЛОС. Вась, ей-богу, не я писал. Мне только передать велено.

      ВАСЯ. А-а, ты, значит, у нас этот … передаст! Ну, бухти. Пока что слушаю.

      ГОЛОС. Тут, значит, такие слова. Чтобы ты, пёс смердячий – так и написано! – был бы сегодня ночью в «Золотых рогах», в зеркальном зале. Разговор, значит, будет. Ну, с кем надо. Так, значит, когда за тобой приедут, чтобы ты не дёргался, а ехал без звука. Понял?

      ВАСЯ. Всё, что ли?

      ГОЛОС. Тебе ещё чего надо?

      ВАСЯ. Кто передал?

      ГОЛОС. Иванов, тебя устроит?

      ВАСЯ. Да хрен тебя знает – Иванов, Петров. А подпись чья?

      ГОЛОС. В другой раз, когда ты потрезвее будешь, постараюсь тебе привидеться. А подписал твой начальник. Царь тьмы.

      ВАСЯ. Интересно! Я-то тут при чём?

      ГОЛОС. Я откуда знаю? Ну всё, Васютка, Бог даст, ещё повидаемся. Пока что связь окончена. Ку-ку! Не скучай!

      ВАСЯ. В гробу я вас всех видал. В белых тапочках. Меня на пушку не возьмёшь, плесень.

      Из оставшихся на столе бутылок Вася сливает содержимое в один стакан. Раздаётся стук в дверь. Вася крадётся к двери, накидывает