Хроники Акспахи. Вольдемар Хомко

назначили на шесть пополудни, но троица задерживалась из-за несносного Котэ, пытавшегося обувной щеткой придать шерсти на голове человеческий вид. Наконец все были в сборе, и компания направилась на Мытнинскую, где собственно и располагалось учреждение корейского общепита.

      Прибыв в пункт назначения, они озадачились вывеской у входа, скромно предупреждавшей посетителей о невозможности занесения внутрь «всякого животного, имеющего для хождения четыре лапы». Поразмыслив, Лев достал из кармана заранее припасенный поводок Сурена, а Кошура решил взять на руки. Пес против не был, ибо считал себя в меру благоразумным. кошара же начал шипеть и плеваться приводя доводы вроде «мол не для того он бабочку утюжил и бриллиантинился».

      В итоге кота уговорили и троица, наконец, попала внутрь. Стоявшему на входе охраннику-корейцу Лев что-то прошептал и показал свою лицензию охранника. Тот понятливо улыбнулся и на чистейшем старославянском молвил:

      – Проходите.

      Кабак назывался «Мьбяо», что, естественно, придавало местной кухне определенный колорит и корейский лоск. Было много красного цвета, шариков, малиновых скатертей и снующих туда-сюда официанток-кореянок, говорящих преимущественно на узбекском диалекте.

      Друзья выбрали столик в углу и устроившись, начали думать над принесенным меню. Лев как всегда решил начать с истинно корейского пива «Балтика» светлое, животные же надолго погрузились в пучину южно-корейских названий и иероглифов. Кошур твердил о знании данного сегмента всемирной кухни, и предлагал заказать всем троим. Сурен степенно прерывал киску, утверждая, что не зря кота прозвали Кошуром. В этом мол кроются иудейские корни самого маленького и наглого члена семьи с Рабфаковской. Так что если и мнить себя знатоком ему, то только в кошерной пище. Котэ отфыркивался и пытался найти понимание у хозяина, уже занявшегося вторым бокалом «пенного» и не обращавшего внимания на возню зверей.