Практика соприкосновений. Леонид Бабанский

на шутку ответил я, – при весьма странных обстоятельствах…

      Отец засмеялся, а у меня закружилась и заболела голова. Случилось это в школьные каникулы, между вторым и третьим классом. Выписали из больницы меня месяца через полтора, как раз к началу учёбы. Но в тот момент, когда я разглядывал в Колькином журнале американские серийные автомобили, я нисколько не сомневался в том, что уж задние-то спинки передних сидений этих роскошных тачек закреплены намертво. Такой, с виду, предполагался внутри их комфорт.

      – Вот так, – изрёк просветитель Коляша, как называла его родня, – вот тебе, Витёк, и «закисочная».

      Витька не знал, куда ему деваться от стыдухи, а Колька продолжал уже с оттенком большого превосходства:

      – И между прочим, в Америке таких машин завались. Как у нас грязи. А у них грязи нет, машины зато есть.

      – А вот у нас, – робко предположил я, – таких, наверное, никогда не будет. Да и откуда тут они возьмутся – дороги не те. Папа говорит – эра не та. Да и харч не тот.

      – А вот и возьмутся, – торжественно провозгласил Коляша. – Вот хоть бы, Лёшка, у тебя. Да, у тебя, у первого!

      – У меня-то откуда?

      – А я тебе расскажу. Только смотри, чтобы не закладывать. Особенно, чтобы твой батька не узнал. Мы же знаем, где он служит. Не скажешь?

      – Не, – поклялся я, – ни за что не скажу!

      – Тогда слушай… Ты сделай вот что… – Колька по-шпионски повертел головой во все стороны,– напиши письмо в Америку. Лучше самому президенту. Но можно и хозяину фирмы. Например, Генри Форду.

      – И что?

      – А то… Попроси его. Так напиши: «Уважаемый Президент! Я очень люблю Вас и Вашу прекрасную страну. И всё время о ней думаю. Потому прошу Вас – подарите мне, пожалуйста, одну из ваших прекрасных автомашин, которые были показаны в Москве, на выставке. А мы с моими друзьями будем ездить на этой машине по стране и прославлять Вас, Вашу страну и Ваш лучший в мире народ.

      – И всё?

      – Всё, что ещё-то… Только посильнее надо попросить. Понял?

      – И подарит?

      – Подарит, куда он денется. Да ему, что, жалко, что ли? Да нисколько не жалко, ты не знаешь, какой он добрый. Это у нас всё врут про него. А на самом деле подарит, вот увидишь!

      – А вы с Витькой почему не пишете?

      – Наши письма не пройдут. Их не пропустят. Мы ведь из сосланных. Нам никак нельзя. А тебе можно. Тебе ничего не будет, у тебя батя вишь какой, с моим не сравнить. Знаешь, как твой отец обрадуется, когда ты его на американской машине прокатишь?

      – Представляю…

      – Давай, соглашайся, – убеждал Колька. – Ты только письмо напиши, а мы вместе отправим. И на марки, и на конверт деньги соберём. Давай!

      Но тут во мне заговорила пионерская совесть, или, скорее, пионерское упрямство.

      – Нет, Коля. Не буду я письмо писать. Потому, что ничего он мне не подарит. Да ещё и на фиг пошлёт.

      – Подарит, чудила, – напирал Колька. – Вот увидишь!

      – Нет. Этого