Катынь: СС+НКВД – шляхта. Александр Черенов

облаком табачного дыма, и взглянул на часы.

      – Восемнадцать тридцать. Мы работаем уже три часа. Немецкая делегация, вероятно, желает отдохнуть после дороги.

      Лицо рейхсминистра посерело: он «как-то» не услышал в заявлении советского лидера вопросительного знака. Сталин не спрашивал и даже не констатировал: он приговаривал. Приговаривал судьбоносные для рейха переговоры к очередному раунду. Приговаривал, сохраняя на лице «византийскую» невозмутимость.

      – Боксёры – и те нуждаются в отдыхе через три минуты. Но мы дадим господину Риббентропу не три минуты, а три часа. Я полагаю, трёх часов господину министру будет достаточно.

      Тут заулыбались даже Шуленбург с Хильгером: они уже немножко изучили юмор советского вождя. Юмор формата «в каждой шутке – лишь доля шутки». В данном случае их устраивали оба компонента: и шутка, и её доля. В предложении Сталина никакой трагедии для себя они не усматривали. Ведь переговоры даже не откладывались: в них объявлялся всего лишь «обеденный перерыв». Не сразу, но сообразил это и Риббентроп, отчего раздумал снова бледнеть и кусать губы. Напротив, он даже улыбнулся. Улыбнулся широко, в «истинно аристократической манере».

      – Ценю Вашу заботу обо мне, господин Сталин. С чувством огромной признательности.

      – Если нет возражений, то Вы имеете возможность ценить её до двадцати двух ноль-ноль.

      Под общий смех Риббентроп и Сталин поднялись со своих мест, и протянули друг другу руки…

      В десять вечера немцы в очередной раз продемонстрировали свою пунктуальность. Теперь они пришли вчетвером: подключился Гаусс. Немцы поняли, что переговоры выходят на кульминацию, но сочли не лишним продемонстрировать своё понимание ещё и Гауссом. Заодно и русским делался насквозь прозрачный намёк: «чтобы герру Гауссу два раза не ходить».

      – Господин Сталин, на первой нашей встрече Вы сказали – цитирую дословно: «О юго-востоке Европы мы поговорим как-нибудь в другой раз». Смею заметить, что этот раз – именно «другой». Вам так не кажется?

      Сталин усмехнулся – и пыхнул трубкой.

      – Не возражаю.

      – В таком случае, – немедленно оживился Риббентроп, – хочу сразу же ознакомить Вас с точкой зрения фюрера: «Германия признаёт за Советским Союзом интересы на Балканах, в бассейне Чёрного моря, и…

      Риббентроп сделал выразительную паузу.

      – … даже в Турции». То есть, мы, господин Сталин, признаём объективную заинтересованность Советского Союза в Константинополе и в пересмотре конвенции Монтрё о проливах – конвенции, явно дискриминационной по отношению к Советскому Союзу.

      Выдав текст на одном дыхании, Риббентроп впился глазами в лицо Сталина. Делал он это соло: Шуленбург и Хильгер знали, что дальше будет: ничего не будет – а Гаусс шлифовал в уме формулировки договора. По этой причине и разочаровывался Риббентроп в одиночку: реакция Сталина оказалась совсем не такой, какой ожидалась. Да ещё – под нестерпимо «отсутствующее лицо» Сталина.

      – Благодарю