Дурак, заика и спецкласс. Miki Langelo

арту садятся первые двоечники специально, чтобы их не спрашивали, хотя любой дурак знает: неважно, где ты сидишь – всех спрашивают по журналу. Странные люди: сами изобрели эту журнальную схему, но продолжают думать, будто дальний конец класса для учеников – это какое-то спасение от двоек.

      На последней парте не так сильно чувствовался взгляд учителя, который почему-то был устремлён именно на Лёню (по крайней мере, ему так кажется). Такой взгляд особенно тяжело переносить, если он сверкает из-под очков с толстыми стёклами, типа тех, которые у географички. Тогда складывается ощущение, что на тебя выплеснули двойную порцию непоколебимого учительского авторитета. К тому же, глаза под толстыми стёклами выглядят угрожающе большими, как у непропорциональных мультяшных героев.

      Но в последней парте есть и минус. Когда в очередной раз скажут: «Лёня, ты как всегда получил двойку», все остальные ребята развернутся и заглянут ему в лицо. Без этого никак нельзя! Как будто есть такое правило или закон: если назвали кого-то с последней парты, немедленно всем нужно на него уставиться.

      Лёне его одноклассники не нравились, а он не нравился им, так что всё было по-честному. Его не обижали, но старались не обращаться к нему лишний раз. Словом, вели себя так, будто Лёня всего лишь какая-то мебель в кабинете. Лёня, в свою очередь, чтобы не оставаться в долгу, считал своих одноклассников дополнением к партам.

      Так они сосуществовали уже седьмой год. Кто-то уходил в другие школы, кто-то наоборот – приходил, учителя менялись, появлялись новые предметы, но одно оставалось неизменным: Лёня всегда стоял особняком, словно его всё это не касалось.

      В тот день он сидел на уроке математики, вырезая циркулем на парте своё имя, и абсолютно не вникая в слова учителя. Всё равно это никому не нужно. Разве что учителю. Такая работа: говорить ненужные вещи и получать за это зарплату. А работа учеников: слушать и запоминать так, будто это хоть сколько-нибудь полезно. При этом и ученики, и их родители знают, что учителя занимаются совершенно бесполезным делом. Это вообще все люди на планете знают. Да, и сами учителя тоже. Вот вы любому скажите: ну-ка, давай, выкладывай формулы сокращенного умножения. И он вам не выложит их ни за что, если только он, конечно, не фанатик какой-нибудь. А это всего лишь математика седьмого класса. Беспощадная и ненужная.

      В общем, такой своеобразный театр абсурда, в котором все словно договорились делать вид, будто вставать на протяжении одиннадцати лет в несусветную рань и до обеда заниматься тем, что никогда тебе не пригодится – это нормально.

      Вот о чём думал Лёня, когда в кабинет постучали и, не дожидаясь разрешения, тут же открыли дверь. Это была психолог. Нет, не так. Это была психологичка. Маленькая сухая женщина пожилых лет, с таким же маленьким и сухим ртом. Она сказала:

      – Можно мне Лёню на несколько минут?

      Нет, опять не так. Сначала Лёня услышал:

      – Бу-бу-бу-бу?

      Это потому, что ему было плевать на происходящее в классе, все звуки на уроках сливались для него в неопределенный гул, в котором ничего не хочется различать.

      Поэтому и вопрос психологички он тоже не услышал. Опомнился только когда рыжая одноклассница, сидящая перед ним, развернулась и пихнула его в плечо. Тогда-то он и услышал, как училка и психологичка зовут его:

      – Лёня! Лёня! Тебя просят выйти!

      Лёня, конечно, неохотно поднялся и поплёлся к выходу, пытаясь угадать: что он такого успел сделать? То, что у него одни двойки – это ни для кого не новость, за это бы не вызвали. А так он никого не трогал и никто не трогал его, поводов нет.

      Кабинет оказался маленькой комнатой с деревянным полом и зарешеченным окном. Прямо как в тюрьме. Стены, стол, полки с книгами – всё было серого цвета, лишь на подоконнике ярким пятном зеленел фикус. Когда психологичка села за стол, её высокая рыжая прическа заблестела при свете лампочек. На стене висели часы с маятником. Маятник качался туда-сюда с отчетливым стуком. Сердце Лёни тоже тревожно застучало.

      Она сказал ему сесть за стол – аккурат напротив себя. Лёня сел и сразу увидел листок с собственным почерком. Вспомнил: недавно эта сухонькая мымра приходила в класс и просила письменно ответить на несколько вопросов. Спрашивала про школу, нравится ли учиться, какие любимые предметы и что ребята думают о классе. Ну, Лёня всё и выложил начистоту.

      Так всё и написал: дурацкая школа с дурацкими предметами и дурацкими детьми. Слово «дурацкий» использовалось так часто, что будь это сочинение, ему бы снизили оценку за тавтологии. Ничего другого тут и не подберешь, разве что неприличное, но за такое и к директору могут отправить.

      Похоже, теперь его отругают. Нельзя было честно признаваться. В школе есть ещё одно негласное правило: о чём бы тебя ни спросили – хвали это. Хвали учителя, одноклассников, писателей и поэтов, исторических личностей, родину и президента.

      – Лёня, – наконец сказала психологичка, и почему-то начала перекладывать папки на столе. – Тебе не нравится в школе?

      Глупый вопрос. Если написано