На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции. Робер Очкур

общими усилиями удалось крепко скрутить его руки веревкой.

      На следующий день после этого ареста были найдены и вещи, похищенные у купца Юнгмейстера. На Горсткиной улице были найдены заложенными серебряные часы с цепочкой, которые принадлежали задушенному ученику часовых дел мастера Ивану Глазунову.

      Преступника оставалось только уличить и привести к сознанию.

      – Яков Григорьев! – начал я свой допрос, оставшись с ним в кабинете с глазу на глаз. – Ты обвиняешься в побеге из этапной Красносельской тюрьмы, в убийстве чухонца Лехтонена на Выборгском шоссе и ученика часовых дел мастера Ивана Глазунова, с ограблением вещей, а также в краже платья и часов близ Выборгской заставы у купца Юнгмейстера.

      – Что из тюрьмы бежал – это верно, а в другом я не виноват, – ответил он.

      – Ну, а откуда же ты взял часы, которые были найдены при обыске?

      – В магазине купил… А где, в каком месте – не при помню.

      – Ну, а вещи, которые ты передал Марье Патрикеевой для продажи? Тоже купил?

      – Никаких вещей не передавал. Все врет баба.

      И затем на все вопросы, где он находился во все время с момента побега, Яков отвечал «не припомню» или «был сильно выпивши и потому ничего не видел и не слышал».

      – Вот, ваше благородие! – вдруг неожиданно и нагло проговорил он. – Против меня никаких улик нет! Хотите, видно, невинного человека запутать! Если бы я был уж такой душегуб, так мне бы ничего не стоило вот эту чернильницу взять, пустить в вашу голову да и бежать отсюда… Семь бед – один ответ!

      – Бросить в меня чернильницей ты, пожалуй, и мог бы, да бежать-то тебе не удалось бы. У дверей тебя городовой встретит, – проговорил я, в упор смотря на Якова. – А что свидетелей нет – это ты ошибаешься, сейчас ты их увидишь.

      Я позвонил. На зов явился городовой.

      – Сколько у нас арестованных?

      – Шестеро, – ответил городовой.

      – Введи их сюда.

      Когда все шестеро были введены, я поставил их рядом с Яковом, который с изумлением глядел на все происходящее.

      – Введи сюда Ахлестову, – сказал я. Когда вошла Ахлестова, я обратился к ней: – Ахлестова, вглядитесь в лица всех этих семерых людей. Не признаете ли вы среди них того человека, который пил с вами водку в сторожке на огороде, на Выборгской стороне в день убийства вашего брата?

      Ахлестова внимательно стала всматриваться в лица стоявших перед ней и затем прямо, без колебания подошла к Якову Григорьеву и проговорила:

      – Этот самый человек! Я бы его из тысячи признала…

      – Ври больше! – со злобой в голосе, стараясь, однако, скрыть свое смущение, сказал Яков Григорьев.

      – Введи теперь сидельца из трактира «Старушка»!

      Ввели сидельца.

      – Вы показывали, что двадцатого числа в вашем заведении пьянствовал Иван Глазунов, убитый в ту же ночь, в обществе с неизвестным вам человеком, приметы которого вы, однако, хорошо запомнили. Вглядитесь внимательно в лица стоящих перед вами, не узнаете ли вы в ком-нибудь из них того незнакомца, который пьянствовал с