Книга Дины. Хербьёрг Вассму

было вставать. Иаков чувствовал себя разбитым, старым и одиноким, спускаясь к делам, которыми так долго пренебрегал.

      В тот же день Иаков велел разобрать небольшой чулан рядом с залой, которым пользовались как гардеробной. Там стояла кушетка с оторванными кистями и потертой обивкой коньячного цвета. Принесли лишний ночной горшок и постельное белье. Здесь Иаков собирался спать, объяснив это тем, что его храп мешает Дине.

      Услышав это, Олине с удивлением подняла на него глаза. Но промолчала, лишь выразительно поджала губы, и морщинки веером побежали по ее лицу. Ну и времена настали в Рейнснесе, если хозяин дома должен спать на неудобной кушетке, а девчонка – на его кровати с пологом! Олине фыркнула и велела служанке отнести наверх простыни, перину и подушки.

      В ту ночь когда Иаков перебрался спать в чулан, Дина в полночь вдруг заиграла на виолончели. В доме все спали.

      Иаков тут же проснулся. Его охватило опасное бешенство, глаза у него загорелись. Он вышел в залу:

      – Перестань! Ты разбудишь весь дом!

      Дина не ответила и продолжала играть. Он подошел к ней и схватил за руку.

      Она вырвала руку и встала, они были одного роста. Она осторожно прислонила виолончель к спинке стула и положила смычок на сиденье. Потом подбоченилась и, улыбаясь, посмотрела ему в глаза.

      Это привело его в ярость.

      – Чего ты хочешь? – спросил он.

      – Играть на виолончели, – холодно ответила Дина.

      – Ночью?

      – Музыке живется лучше, когда кругом все мертво!

      Иаков понял, что такой разговор ни к чему не приведет. Интуитивно он сделал то же самое, что прошлой ночью. Он обнял ее. Погладил. Почувствовал, как она безвольно повисла у него на руках. Так тяжело и безвольно, что он без труда уложил ее в постель. Потом лег рядом и гладил ее до тех пор, пока она не заснула.

      Его удивило, что это оказалось совсем нетрудно, но он подумал, как утомительно постоянно иметь в доме такого большого ребенка.

      Страсть! Та, которая дни и ночи сжигала его до поездки в Берген, вдруг исчезла. Все получилось иначе и сложнее, чем он думал. От одной мысли об этом Иаков уже чувствовал усталость.

      Но в чулан в ту ночь не ушел.

      Совершенно опустошенный, он лежал, держа на своем плече голову Дины. Смотрел в потолок и вспоминал покладистый характер Ингеборг.

      Как они с ней всегда мирно жили, как были терпимы друг к другу и старались друг друга порадовать! Правда, у них были разные комнаты. Ему пришло в голову занять свою прежнюю комнату. Но он тут же отказался от этой мысли.

      Дина жестоко отомстила бы ему за это. Теперь он ее знал гораздо лучше. Она умела распоряжаться человеком, не позволяя распоряжаться собой.

      Он почти не видел ее в темноте. Но мог наслаждаться ее запахом и ее кожей.

      Иаков тяжело вздохнул.

      Все приходит неожиданно.

      У матушки Карен вдруг начался ее «весенний недуг», как она говорила. Однако теперь на дворе был октябрь.

      Недуг матушки Карен был просто-напросто бессонницей. Обычно это бывало весной, когда