Царствие бесное. Виталий Акменс

трубах.

      4. Ближайшее дерево имело внизу несколько толстых веток. Одна из веток оказалась параллельна траектории транспортного средства, соответственно ударила его в лобовое стекло и/или в щит сбитого указателя. Последний, в свою очередь, был вдавлен вовнутрь кабины.

      5. Продвижение щита и ветки замедлил финальный удар бампера маршрутки о ствол дерева. На этом система пришла в равновесие.

      Впрочем, в ту минуту, когда он поднялся на асфальт, такой законченной декомпозиции в его голове, очевидно, не было. Эмоции были сильнее. Лобовое стекло, как уже отмечалось, было разбито; металлический лист, подпоротый ветками, вдавался вовнутрь, лишь немного съехав по капоту обратно. Прямо же за ним виднелась неподвижная голова со светло-русым ежиком волос, пересеченным дельтой темно-красных струек.

      Иоганн словно врос в асфальт. Очевидная кувалда, которая уже давно должна была бить по голове с криком «Ты чего ждешь, человек умирает!» стала почти незаметна; несправедливо и саморазрушающе незаметна в этой канаве, куда проваливался мозг, и летел бы, как ничтожество, как кусок первосортного дерьма, если бы угнетающее явление перед глазами не стало меняться совершенно непредсказуемым образом.

      Голова водителя пошевелилась, но это был не знак возвращения к жизни. Иоганн увидел темно-каштановые волосы до плеч, светлую блузку и тонкие женские пальцы, обхватившие плечо пострадавшего. Эта девчонка вроде бы сидела где-то в заду салона, однако после удара задние кресла были пусты. И вот теперь, очевидно пробравшись изнутри, она обхватила несчастного водителя.

      До ушей Иоганна донесся скрип, шорохи, а также голос, просьба открыть глаза и держаться, облеченная в концентрированные эмоции. Девушка тянула пострадавшего за подмышки, одновременно поглаживая по лбу, хлопая по щекам и кашляя от дыма. Но у нее ничего не получалось. Водитель крепко застрял в искореженном и забитом ветвями углу кабины, а щит и сломанная ветка мешали двигаться даже ей самой. Только одежда и кожа, уже не его, а ее собственная, темнела, багровела, покрывалась пятнами от чужой крови.

      Далее, кажется, прозвучало слово «истукан» и призыв помочь, выполненный в формате иступленного крика.

      Иоганн не сдвинулся с места; если бы в кабину кинулся кто-нибудь еще, можно было оттаять и даже присоединиться, но Иоганн затылком чувствовал, что сзади него все (если еще остался кто-то) такие же оцепеневшие и занятые ушибами своих собственных задниц. Но было еще кое-что, что высасывало из него все стимулы действовать. Одинокая, юная пассажирка, спасающая тяжело раненного водителя, обезумевшая героиня какой-то трогательной кинодрамы – этот образ с каждой секундой, с каждым новым движением превращался во что-то невозможное, гротескное, абсурдное и даже ужасное. Во-первых, несмотря на то, что железный щит на трубе определенно уберег его от непосредственного снесения головы самым большим суком, а также несмотря на все старания